Несравненное право

Шандер вежливо поклонился. Опираясь на его руку, Илана Годойя спустилась по лестнице и пересекла двор. Она старательно смотрела вперед, но почти ничего не видела, зато прекрасно слышала приглушенные голоса у себя за спиной. Как же, вдова Михая Годоя, любовница гоблина, колдунья… Хоть Тиберий и получил свое, его вопли, когда обезумевшего лжекардинала выводили из здания конклава, чтобы отправить в отдаленный дюз, слышали слишком многие… Илана тоже слышала…

Двери в храм были распахнуты, но пускали внутрь не всех. Сначала должны были пройти и должным образом расположиться особы королевской крови и знатнейшие нобили, а также иноземные послы, хоть и не принадлежащие к Церкви Единой и Единственной, но имевшие право увидеть, как принимает корону новый император, дабы во всех подробностях отписать об этом событии своим государям. Затем будет разрешено войти и тем, кому так или иначе посчастливилось пробиться на монастырский двор…

Ланка и Шандер прошли между стоящих плечом к плечу «Серебряных», императорских гвардейцев и Церковной Стражи и заняли место, указанное переживающим свой звездный час братом Фиделиусом. Перед глазами принцессы все плыло, сливаясь в какой-то разноцветный, невнятно бормочущий океан. Пахло горящим воском, церковными курениями и неуместными в храме благовониями, которыми немилосердно поливали себя арцийские аристократки. Ноги принцессы дрожали, и она помимо воли все сильнее опиралась на руку Шандера Гардани — спасательный круг в океане одиночества.

Но, доведя ее до предназначенного ей места, граф с поклоном отошел, и она осталась одна среди всей этой разряженной и гадающей о будущем толпы. Изо всей церемонии, продолжавшейся ору с четвертью, таянка смогла запомнить только выход Рене и собственную присягу, так как саму церемонию загораживал находящийся прямо перед ней здоровенный кованый подсвечник с высокими витыми свечами. Конечно, передвинься она чуть в сторону, и действо стало бы вполне доступным, но ей, наверное, этого не хотелось. Слишком часто в своих мечтах она представляла себе коронацию, взволнованные лица и Рене… На него она все же взглянула, когда весь в алом, с непокрытой серебряной головой, он легко и уверенно шел мимо нее по проходу навстречу Архипастырю, а следом за королем и будущим императором шествовали кардинал Таяны и Тарски Максимилиан и Герика с черными бриллиантами на золотых волосах в сопровождении дочери Шандера Гардани, чье сходство с Маритой оказалось еще одной болью. Ланка словно бы сквозь туман видела, как мимо нее проходили регент Арции Рыгор Фронтерский, маршал Арции Сезар Мальвани, двое немыслимо прекрасных мужчин в изысканных одеяниях, напоминавших лицами Романа Ясного, и сам Роман вместе с такими неуместными в этом храме орками, среди которых был и… Уррик! Женщина с трудом сдержала крик, а они уже прошли, и теперь затянутая в черную кожу спина гоблина была закрыта роскошными парчовыми одеяниями атэвских послов, поразивших вчера Кантиску богатством привезенных даров…

Ланка отвернулась и принялась старательно изучать резьбу на подсвечнике, пытаясь пересчитать бронзовые листочки, все время сбиваясь со счета и начиная сначала. В носу и глазах неприятно пощипывало, но женщина упрямо твердила себе, что это от курений, которые она никогда не переносила. За происходящим она не следила совершенно и вздрогнула, когда брат Фиделиус с написанной на щекастой физиономии досадой возмущенным шепотом объявил ей, что она всех задерживает… Слова присяги, которые она старательно выучила, почему-то напрочь выпали из памяти, и она, лихорадочно пытаясь их вспомнить, пошла по белой ковровой дорожке мимо подсвечника с так и не досчитанными литыми завитушками, повернула направо по другому ковру — зеленому с золотом — и оказалась лицом к лицу с новоиспеченным императором. На серебряных волосах Рене уже покоилась усыпанная сверкающими драгоценностями корона Арции, а на лбу Арроя Ланка заметила блестящую полоску, оставленную освященным маслом, навеки отделившую бывшего мореплавателя и воина, а ныне миропомазанника, от прочих смертных. В руках Рене держал усыпанный бриллиантами шар с тремя нарциссами наверху и короткий широкий меч, не годящийся для боя, но считавшийся обязательным атрибутом императорской власти.

Илана, как того требовалось, преклонила колени и подняла лицо к тому, кто и без короны и меча всегда был ее императором. Слова присяги так и не вспомнились, пауза затягивалась. Рене ждал, и она, борясь с наплывающей тошнотой, просто сказала:

— Ваше Величество! Я отказываюсь от всех прав на Тарску и Таяну и клянусь в верности вам и вашим наследникам! Пусть все те, кто еще любят меня и верят мне, знают, что, служа вам, они делают счастливой меня…

Что о такой вопиющей вольности подумал брат Фиделиус, она так и не узнала, потому что огромная круглая люстра, несущая несколько сотен свечей, вдруг превратилась в стремительно вращающееся огненное колесо, затем мир сжался в одну светящуюся точку, взорвавшуюся со страшным блеском, и все исчезло…

Эстель Оскора