Несравненное право

— Слышу, — подтвердил Рене, — но Максимилиан уже должен прибыть.

— Ну, хорошо, — зачастил Жан-Флорентин. — В Кантиске, а это был большой по тем временам торговый город, было самое известное капище Светозарных. Это вполне объяснимо, так как каждый купец старался задобрить если не богов, то хотя бы их жрецов, которые, не чета нынешним клирикам, вовсю баловались магией. Так вот этот самый Амброзий взял да и сжег один из храмов. Самый красивый, кстати. И ничего ему за это не было, так как вместе со Светозарными исчезла и их магия. Ну, люди не то чтобы уверовали в Творца, но увидели, что старые Боги сами себя защитить не могут, а этот Амброзий с его приспешниками творят, что хотят. Народ и не стал спорить, когда те на месте разрушенного храма свой иглеций соорудили. Как говорит Диман: «Нахальство — второе счастье».

— Друг мой, ты что-то стал выражаться неподобающим философу образом, — усмехнулся Рене.

— Отнюдь нет, — ответствовал философский жаб, — я, кажется, упоминал, что бытие определяет сознание. А я вынужден находиться среди военных людей, не очень образованных, но обладающих живым, образным мышлением, что накладывает определенный отпечаток и на мою манеру поведения.

— Короче, с кем поведешься, от того и наберешься, — подытожил Рене, поднимаясь, чтобы приветствовать вошедших советников.

2229 год от В.И.

Утро 3-го дня месяца Иноходца.

Запретные земли

Рамиэрль стоял на краю, но чего? Даже курильщики атэвской конопли в самых бредовых своих видениях вряд ли могли вообразить нечто подобное. Дороги не было. Собственно говоря, не было не только дороги, а вообще ничего. Эльф уперся в странный, раздвоившийся, но не у основания, а по вертикальной оси, горб, казалось, отражающий сам себя. Более всего это походило на гигантское веретено, на которое сумасшедшая великанша намотала слишком много пряжи. Нет, не пряжи, а смятого, словно бы изжеванного холста. Самым же диким было то, что холст этот возникал со всех сторон одновременно и в нем еще можно было угадать чудовищно искаженные изображения деревьев, земли, неба.

Умники из Академии, упорно называющие все сущее материей, были бы потрясены, увидев, как это выглядит в буквальном смысле этого слова. Неизвестная, но чудовищная в своей мощи магия что-то сотворила с пространством, смяв его и намотав на незримую ось. Когда-то эти листья шелестели, ручьи звенели, а облака бежали, теперь же все они замерли, искаженные, нелепые, как на рисунке безумца.

Рамиэрль сразу же понял, что Эрасти Церна непостижимым образом оказался упрятан внутри этого нелепого кокона. Эльф ошалело смотрел на конечную точку своего похода. Огонь внутри кольца Эрасти отчаянно бился, указывая, что они у цели. Роман в сердцах наподдал ни в чем не повинный подвернувшийся валун и произнес некую подходящую к данному случаю фразу, которую почерпнул из арсенала Рене, выражавшегося иногда весьма образно. Итак, на протяжении полугода он гнался за химерой, в то время как его друзья наверняка уже сражаются и его магия, равно как и шпага, для них даже не на вес золота, а на вес жизни.

Однако ярость и разочарование не сделали эльфа ни слепым, ни рассеянным. Он заметил, что отброшенный им камень не свалился неподалеку на песок, как это должно было произойти, а завис в воздухе, медленно-медленно продвигаясь в направлении «веретена» и оставляя за собой широкую сероватую полосу, напоминающую хвост кометы. Роман с ужасом наблюдал, как камень словно бы размазывался, превращаясь в размытую черту, более плотную спереди. Наконец головка «кометы» достигла первых складок чудовищной дерюги и исчезла, слившись с измятой тканью.

Не веря своим глазам, эльф бросил еще один камень, который постигла та же участь. Итак, перейдя некую черту, предметы, искажаясь и преобразуясь, становились частью этого магического безобразия. Судя по всему, относилось это и к живому. Кроме того, был тот след в одну сторону на цветочном поле…

Похоже, Рамиэрль был единственным живым существом, оказавшимся вблизи этого проклятого места. Видимо, Кольцо Эрасти его как-то хранило. Не проведет ли оно его и внутрь? Рамиэрль сделал шаг вперед. Ничего. Еще шаг, еще, еще… Вот и первые «складки», рукой подать. Подать-то подать. Роман себя чувствовал мухой, пытавшейся войти внутрь янтаря, и одновременно мулом, перед носом которого держат палку с привязанной к нему морковкой.