Стало очевидным, что прорвать аденский рубеж невозможно, после чего обе стороны успокоились и лишь иногда тревожили друг друга вялой перестрелкой и небольшими вылазками, в которых опять-таки в большей степени преуспели осажденные. Скоро должны были начаться осенние бури, и место, в котором располагался основной лагерь Марциала, становилось небезопасным. Вице-маршал просил разрешения после очередного штурма отвести войска на зимние квартиры вверх по течению Адены.
Другого выхода не было, и Михай направил Марциалу приказ, предписывающий армии до начала месяца Волка подняться к Зимней гряде и встать лагерем, перекрыв Морской тракт. Расщедрившийся император повелел выплатить жалованье на три месяца вперед и поделить между уцелевшими деньги, причитающиеся погибшим. Годой полагал, что вояки Марциала это заслужили, а требовать от людей невозможного – глупо. В конце концов, Мальвани и Рене надежно заперты за Аденой, а у него в Арции и Таяне найдется достаточно людей, чтобы исполнить задуманное. После чего можно вспомнить и о Рене и Шандере... И, конечно же, о Герике, но, как ни странно, Эстель Оскора в руках Арроя устраивала Михая больше, нежели Эстель Оскора в Вархе под присмотром господина Шаддура.
Проклятье, этот ублюдок творит в Таяне невесть что и, кажется, набрал достаточно сил, чтобы попробовать провести свое чудище через Фронтеру. Как это некстати...
– Вот и все, – Рене проводил взглядом отходящих арцийцев.
– На сегодня все, – согласился Гардани, смахивая пот с закопченного лица.
– Да нет, не на сегодня, – Аррой устало привалился к стене, – ставлю Гиба против дохлой кошки, что это был последний штурм. Старый Эрик клянется, что завтра к вечеру задует Хьела[116]
. Это надолго. Во время Хьелы даже безумцы не полезут на стены, да и исчерпали они себя. Впрочем, и мы тоже...– Наш друг прав. – Сезар Мальвани после битвы у излучины слегка прихрамывал, но трость или потерял в боевой горячке, или отбросил за ненадобностью. – Силы слишком равны, чтобы драться. Они поняли, что не пройдут. Мы поняли, что не выйдем. Ворваться в город по реке и захватить мосты было их единственным шансом. Они его упустили, или, вернее, мы их остановили. Кстати, мои поздравления Рене: то, что вы рискнете войти в реку при такой низкой воде, не предвидел бы сам Анхель!
– Это напрашивалось само собой, – пожал плечами Аррой, – а раз так, мы были обречены на победу. Да и Адена здесь много глубже, чем кажется.
– Значит, вы оба думаете, что Марциал теперь успокоится и станет здесь жить. – Архипастырь умело перезарядил пистоль и заткнул за пояс, странно выглядевший на малахитовом облачении.
– Именно. История знает примеры подобных «стояний», – подтвердил Сезар, – некоторые продолжались не год и не два, а все десять. И прекращались изнутри. Кто-то ломался и отступал или кого-то свергали... Только нельзя нам ждать у моря погоды.
И Марина-Митта, и Анна-Илана смертельно бы обиделись, скажи им кто, что они хоть в чем-то сходны. Однако сходство было, и явное. Обе заглядывались на Рене, обе не получили желаемого, обе связались с Михаем Годоем, а затем обратили внимание на Уррика, и тут Ланка нанесла сокрушительное поражение племяннице Базилека. Гоблин испытывал к фаворитке Годоя лишь отвращение, а ее все более откровенные заигрывания вынудили молодого офицера обратиться к начальнику гоблинской стражи при особе императора.
Уррик коротко, не объясняя причин, просил перевести его в Северную армию. Нкрдич пад Угор был возмущен. Приказы старших у северных гоблинов не обсуждались. Самому Нкрдичу тоже не слишком нравилось бессмысленное сидение в Мунте, но ему и в голову не приходило жаловаться на судьбу или тем более проситься из опостылевшей Арции на север.
Уррик молча выслушал разбушевавшегося начальника, а наутро сделал то, что никакому другому гоблину и в голову бы не пришло. Он обратился прямо к Михаю Годою, чем того немало позабавил. Разумеется, догадайся Михай об истинной причине просьбы Уррика, Марине-Митте стало бы не до смеха, но новоявленному императору и в голову не приходило, что золотоволосая красотка не удовлетворена жизнью, причем мечтает не об императорской короне, а о ночке с мужчиной помоложе.
Годой при всем своем уме не сомневался ни в верности помилованной арцийки, ни в преданности Уррика, который, без сомнения, заскучал в теплом, мирном Мунте. Другое дело, что отпускать смышленого гоблина к Марциалу было бы так же глупо и недальновидно, как топить печку драгоценным корбутским дубцом.
Император коротко сказал Уррику, что подумает и чтобы тот утром явился за предписаниями. Гоблин склонил голову и рысью скользнул за раззолоченную дверь. Годою не хотелось отпускать от себя такого телохранителя, но просьба упала на благодатную почву. Михаю не нравилось то, что творится в Гелани, и он как раз раздумывал, кого бы туда послать.