Нэсси, рассказ о ненависти и любви

Во время очередной прогулки я просто передал поводок в руки сияющего от счастья приятеля, со стыдом отпихнул его руку с деньгами — взял только десятикопеечную монетку на счастье — и как только Нэсська отвлеклась в игре, повернул за угол дома… На повороте я не выдержал и оглянулся: Нэсси прыгала за палочкой, которую держал над головой ее новый хозяин. Ласковое осеннее солнце горело в багряных и золотых листьях, запутавшихся в поникшей зелени травы, бездонно синее небо фарфоровым куполом отражалось в редких зеркальцах луж, только ветер ледяными пальцами пробегающий по лицу и рукам напоминал о приближении холодов. Белое, без единого пятнышка, грациозное тело собаки застывшее в полутора метрах над землей, блики света на перекатывающихся под кожей буграх мускулов, распахнутая пасть с нежно розовым лепестком языка между белоснежных зубов, сияющие жемчужины глаз, глаз которые умели смотреть с лукавством и честностью, нежностью и злобой, любовью и ненавистью…

Такой она запомнилась мне навсегда.

С тех пор прошло пять лет. Многое произошло за эти годы. Ссоры, непонимание, злоба — снежный ком, катившийся к подножию горы. Тогда я совершил саму страшную ошибку в своей жизни — ушел из дома. А когда вернулся, ничего уже нельзя было исправить. Сын связался с плохой компанией, я пытался давить на него, но он лишь мрачно молчал, и во мне поднималась волна ярости, когда я встречал его упрямый презрительный взгляд, но хуже всего было осознание того, что если б я остался, все было бы совсем по-другому…

Однажды я совершенно случайно встретил на улице своего старого знакомого, который забрал у меня Нэсси и напросился к нему в гости повидать ее, рассчитывая, что за такое долгое время она уже подзабыла меня и не будет очень сильно переживать. Квартира, в которую мы зашли, была в ужасном состоянии, мне в нос ударила тошнотворная смесь запахов кислого пота, испортившихся продуктов, нестиранного белья и собачьих экскрементов. Когда я спросил, где Нэсська ее хозяин махнул рукой в сторону кухни. Эпицентр вони находился именно там и вскоре я понял причину. Под грязным, заставленным немытой посудой, кухонным столом, на мокрых, вонючих газетах лежало какое-то жуткое подобие мой очаровательной белоснежной Нэсси. Я почувствовал как желудок мой судорожно сжался и с трудом подавил приступ тошноты, вызванной даже не столь непереносимой вонью сколько ужасом от этого страшного зрелища. Некогда белоснежная, блестящая, шерстинка к шерстинке, шерсть была грязно желтого цвета, кожа туго обтягивала выпирающие из-под иссохших мышц кости, все тело было покрыто жуткими выпуклыми розовыми шрамами, морда и брылья от их изобилия казались полосатыми. Когда я тихо, шепотом, позвал ее по имени, она с явным трудом подняла морду и громко сопя стала нюхать воздух: оба ее глаза были затянуты бледно-зеленой пеленой, по морде, словно слезы, стекали два ручейка слизи. С внутренним содроганием я коснулся ее лба рукой и вздрогнул, когда она тихо заскулила, жадно втягивая носом мой запах. Я попробовал приподнять ее практически невесомое тело подмышки, но она с тихим визгом поджимала лапы, отказываясь наступать на них — оказывается, когти отросли настолько, что загнулись и почти уже вросли в подушечки лап, которые по первый сустав облысели и покрылись жуткими розовыми наростами.

Это было последней каплей. Я подхватил ее на руки, стараясь не вдыхать жуткую вонь гниющий плоти и экскрементов, и вышел в коридор.

— Я забираю ее, — решительно сказал я, стараясь не дать волю своей ярости.

Хозяин Нэсси кинулся на меня с кулаками и воплем, что я у него отбираю последнюю возможность заработать, хотя оба мы прекрасно понимали, что Нэсси никогда уже не выйдет на арену, не будет драться, а его очередная сожительница кинулась звонить в милицию… В тот день мне пришлось уйти.

Удобный момент выдался только через месяц — дома я молчал, чтобы не расстраивать жену, хотя больше всего, конечно, боялся реакции Антона. Но в тот момент я готов был скорее выгнать его из дома, чем оставить Нэсси у этого живодера.

И вот однажды, подгадав время, когда хозяин Нэсси должен был быть на работе я заехал к нему домой. Его сожительница долго и обстоятельно жаловалась мне на жизнь и с явным неудовольствием говорила о его увлечении собачьими боями. Когда я осторожно подвел разговор к тому, чтобы забрать Нэсську назад, она явно приободрилась — собака мешала ей, на лечение нужны были деньги, а главное терпение, сострадание и любовь — а в этой квартире явно была нехватка ВСЕГО этого.

В общем, я дал этой женщине 200 р., взял тихонько поскуливающую от радости и боли Нэсську на руки и ушел. В машине я положил ее на переднее сиденье рядом с собой и всю дорогу гладил ее правой рукой по голове, сплошь покрытой бугорками шрамов. Припарковавшись на стоянке рядом с домом, я подхватил ее опять на руки и вылез из машины. Антон как раз спускался по лестнице со второго этажа. Увидев на моих руках собаку, он замер, глаза его широко раскрылись:

— Папа?… Кто это?… Это же… — пораженно прошептал он.