Читаем Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре полностью

Этот сборник можно рассматривать как продолжение давней традиции, в которой западные ученые исполняют роль своего рода «хранителей» советского модернизма и экспериментального искусства, отслеживая и документируя его развитие и критикуя советский культурный истеблишмент за его подавление. Однако мы все-таки надеялись порвать с этой традицией, взяв за точку отсчета 1934 год, когда экспериментальные тенденции 1920‐х уже категорически отвергались. Мы хотели исследовать период, в котором воздействие властных структур на искусство казалось наиболее бесспорным, и в особенности тот промежуток, который непосредственно предшествовал формированию альтернативных культурных рынков 1960‐х. И мы предположили, что даже в то время новаторство не могло бы начисто исчезнуть с того поля, где по определению царят творчество и сила воображения.

Мы также понимали, что формальные новшества – неправомерная мерка для оценки культуры, в которой всеми силами их пытались запретить. Советская антиформалистская кампания была направлена именно против тех нововведений, которым посвящена наша книга. Многие западные подходы к изучению советского искусства сформированы тем понятийным аппаратом, в рамках которого творцы 1920‐х – Эйзенштейн, Родченко, Бабель и другие – открыли манящие, неведомые возможности искусства, но не сумели в полной мере их реализовать, угодив в жернова культурной революции. С этой точки зрения 1940-е и 1950‐е представляют собой «средневековье» советской культуры. Некоторые новаторы 1920‐х годов каким-то образом уцелели, балансируя между творческими порывами и конформизмом, но по большей части бывшие авангардисты были вытеснены культурным истеблишментом, презревшим их базовые ценности.

Что касается литературы того периода, то никого из писателей, исповедовавших новые ценности, не принято причислять к «великим». Тот соцреалистический канон, который наиболее систематически изучен западными исследователями, был создан как бы поодаль от центра: «Цемент» Гладкова, «Время, вперед!» Катаева, первые тома «Тихого Дона» Шолохова – все эти романы были написаны до того, как программа была окончательно сформулирована, и в последующие годы их авторы столкнулись с многочисленными трудностями. Тщетные усилия звезд 1920‐х превратить себя в истинно советских писателей нового образца хорошо известны. (В других видах искусства наблюдается, быть может, несколько иная, хотя тоже непростая ситуация: взять того же Эйзенштейна в кино или Родченко в графике и фотографии.) Недавно изданная 800-страничная антология русской прозы ХХ века, где представлены целых 50 писателей, перескакивает с Кржижановского в 1939 году к Синявскому в 1959-м. Университетские курсы в США совершают схожий прыжок во времени от «Мастера и Маргариты» к «Доктору Живаго» или «Одному дню Ивана Денисовича». Произведения эти, описывающие человеческую стойкость в сталинскую эпоху, интерпретируются как одиночные случаи, обособленные шедевры, авторы которых преодолели ограничения исторических обстоятельств. В сложившейся литературной истории судьбы писателей, переживших репрессии, проецируются на последующие годы, когда попытки сопротивления системе боролись в них с объяснимым желанием компромисса.

Другой массив текстов известен специалистам, но, как правило, не попадает в университетские списки литературы и не становится предметом академических исследований. Творчество Алексея Толстого ограничивается прежде всего эпохальным немым фильмом «Аэлита» (вольная экранизация его фантастического произведения) и романом «Петр Первый», в котором вычерчен портрет обаятельного русского деспота. Кто-нибудь из ученых, наверное, вспомнит, что Александр Твардовский получил три Сталинские премии в интервале между 1941 и 1947 годами; кто-то даже слышал о Владимире Попове и его романе «Сталь и шлак» (1948). Однако та область литературы, которая когда-то достигала западного читателя именно в силу полученного на родине признания, на данный момент практически забыта, а значение ее постоянно умаляется. В первом же абзаце статьи о романе Василия Ажаева «Далеко от Москвы» (1949), а также о последовавшей экранизации Александра Столпера (обе вещи получили Сталинские премии) Томас Лахузен признает, что и «нечитабельная» книга, и фильм не зря преданы забвению[560]. Если Константина Федина и читают, то только «Города и годы» 1924 года, а не то, что он писал уже в должности председателя правления Союза писателей. Представители этой группы считаются отчасти виновными в возникновении того разрыва, который мы описываем, поскольку ими был задан вектор на сочинение книг, не имеющих ни малейшей ценности для новых поколений.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука