Нестор-летописец

Комит наступил на его ногу в стремени, взлетел на круп коня и выкинул дружинника из седла. Второй крикнул, предупреждая боярина, выхватил меч.

— Не зли меня, отрок, — угрожающе прорычал Левкий.

Они скрестили клинки. Отбив пару ударов, комит ранил противника в руку. Тот ослабил хватку, исаврянин легко выбил у него меч.

— Назад, Асмуд! — бросил отроку боярин.

Неожиданно для себя комит узнал его. С чувством тревожного, вдруг вспыхнувшего злорадства он повернул меч против Всеволодова боярина Симона Африканича.

Варяг рубился сильно. С первых мгновений Левкий ощутил, как легко отбивает его удары этот стареющий потомок северных морских разбойников, как постепенно и уверенно опережает его во всем, даже в скорости мыслей. Едва задумает комит хитрый прием, один из многих, которому научился в казармах императорской стражи, — варяг уже разгадал его замысел и свёл на нет всю ромейскую хитрость. Меч в руках боярина все больше походил на мощный боевой топор, который вот-вот перерубит клинок Левкия и обрушит ему на голову последний удар.

Комит стал терять терпение, хотя всю жизнь старался не делать этого. Он хотел отступить, выйти из бессмысленной драки, умчаться на коне. Удрать подальше из города, затаиться. Но варяг не даст ему уйти.

Краем глаза Левкий зацепил улицу впереди. Теперь и вправду не уйти. Их окружали конные кмети воеводы. Он обреченно выдохнул и ощутил острие клинка, упершегося в горло. Одно движение — и варяг насадит его на меч, как кабана на вертел.

— Брось оружие.

Левкий подчинился.

— Он ваш? — не оглядываясь, спросил варяг кметей.

— Наш, — подтвердили те.

— Мне знакома эта греческая рожа, — продолжал Симон. — Что он сделал? И зачем напал на моих отроков?

Левкий вдруг рассмеялся, открыв два ряда хороших белых зубов.

— Что сделал? Я убил твоего сына, варяг!

Взявшись за клинок голыми руками, комит быстро и сильно вдавил острие в горло. Кровь заструилась по стали, по долу добежала до рукояти. Симон, словно испугавшись запачкаться в ней, отпустил меч.

Левкий Полихроний с остекленевшими глазами судорожно откинулся назад и рухнул с коня на мостовую.

Варяг смотрел на него без выражения. В его лице не было ни ненависти, ни злобы, ни брезгливости, ни радости. Это лицо казалось скорее задумчивым.

Господь отдал врага, убийцу сына, ему в руки. Как и хотел он когда-то. Но к этому дню его желание незаметно истерлось, изошло лохмотьями, как смердий лапоть. Враг лежит поверженный, зарезанный, как свинья, его, Симона, мечом, пусть и не своей рукой. Доволен ли он? Светло ли стало в душе от совершившейся мести?

Господь отомстил, не он. Симон неожиданно ощутил, что рад такому исходу.

Его сын Георгий давно истлел в могиле и возродился вновь. Как и обещал некогда блаженный Антоний. Дома в люльке спит и взлелеивается новый Георгий. Старое прощено и отрезано.

Симон спрыгнул на мостовую, поднял убитого комитом отрока и положил на седло. Второй, раненный в руку, повел коня с мертвым телом в поводу.

Кмети воеводы оттащили труп комита в канаву.

26

Едва увидев начало великой церкви, блаженный Антоний тихо угас в своей пещере. Никого не потревожил, отправившись на встречу с Богом. Еще раньше предупредил, чтобы не хоронили, а просто засыпали пещерную келью землей, и никогда не искали его костей.

Поплакав и порадовавшись об отце и учителе, игумен Феодосий сам стал готовиться к смерти. Монахи недоумевали его словам и слезам: «Что такое он говорит, будто прощается с нами? Может, хочет уйти от нас куда-нибудь и жить один?»

Но до весны было по-прежнему. После зимы печалились Великим постом, горевали в Страстную седмицу, веселились на Пасху. В пятый день веселья Феодосий занедужил злой хворью. Полежал немного в келье и велел вынести себя во двор, к братии. Там, перед старой деревянной церковью, сказал:

— В субботний день после восхода покинет тело моя душа. Решайте между собой — кого выберете новым игуменом?

Сильно затосковав, будто и не Пасха разливалась в мире, чернецы разбрелись, потом снова собрались. Вытолкнули вперед доместика Стефана.

— Его хотим, отче.

— Будь по-вашему, — ответил Феодосий.

Его отнесли обратно в келью, туда же пришел Стефан и долго не выходил — плакал, внимал наставлениям, обещал свято блюсти обитель.

Дали знать в Киев — не пожелает ли князь с боярами проститься со старцем. Святослав пожелал, примчался на другой день. С ним вместе, кроме ближних мужей, приехал молодой Глеб Святославич, новгородский князь, случившийся в Киеве по своим делам.

— Поручаю обитель тебе на попечение, князь, — молвил игумен, — не дай моих чернецов в обиду и заботами своими не оставляй.

— Не оставлю, Феодосий, — грустно ответил Святослав.

Старец с усилием приподнялся на ложе.

— Покайся, князь, — попросил в последний раз. — Не долог твой срок.

— В чем нужно, в том покаюсь, отче.