Нестор Махно

Между тем Фрунзе (он был тогда в Москве), узнав о случившемся, рассвирепел. Как же так? Разгромили Врангеля с его регулярным войском, а каких-то бандитов не одолеем! Сначала ускользнул Махно, за ним и Крымская группа. Ни в коем разе нельзя допустить, чтобы они соединились. Все виновные немедленно будут преданы суду военного трибунала! Где комиссары? Проглотили языки? Нужно смешать с грязью бандитское отродье! Куда оно бежит? Конечно, на север. Там нет наших войск и корма для лошадей вдосталь.

На перехват группы Марченко срочно кинули из Мелитополя дивизию Семена Тимошенко. Ему сообщили, что бандиты взяли в плен целый полк и скорее всего вышлют красноармейцев для переговоров, как это было в Крыму.

— Гляди мне. Никаких уступок! — потребовал Буденный. — Башку оторву!

— Но-о… махновцы перебьют же оставшихся, — возразил Тимошенко.

— Ты слухай, пока есть чем слухать! — пригрозил будущий маршал будущему же маршалу.

Для перехвата повстанцев отрядили еще три свежие дивизии, не воевавшие в Крыму. Их комиссары распустили слух: «бандиты» награбили кучи добра, везут шубы, золото, вино, ковры, и красноармейцы, понятно, были не прочь поживиться за счет анархов, хоть малость какую ухватить на бедность.

Ни о чем подобном не подозревая, группа Марченко катила по заснеженным полям навстречу своей гибели.

Захарий Клешня на Врангеля не ходил. «Хай бьються з бароном наши гэройи, — рассудил. — Мэни и тут добрэ». Но вскоре пришлось бежать вместе с Батькой из Гуляй-Поля, снова скитаться, мерзнуть. Зима выдалась суровой. Они отскочили далеченько, почти к Юзово. Там сгребали мелкие отряды, приводили себя в порядок, иногда постреливали. Каратели примолкли, вроде даже подались куда-то. Может, ловить повстанцев, что, по слухам, вырвались из Крыма? Как бы там ни было, но, пользуясь затишьем, войско Махно помаленьку продвигалось к родным местам.

— Скажить, ротный, — обратился к Захарию молодой боец Середа. В темноте они ехали рядом на тачанке. — Против кого мы воюем? Врангэля ж нэма!

— У каждого, сынок, своя рана, своя обида. Для примеру, есть у вас свыня?

— Нэма.

— А дэ дилась?

— Продотряд забрав.

— Так. А кони е?

— А як же. Махно дав. А наших красни взялы.

— Та-ак, брата твого нэ вбывалы?

— Не-е.

— А в ями з говном ты сыдив, Сэрэда, колы рядом кавалеристы скакають?

— Не, ще не.

— То-то же, парень. Посидишь в говне — узнаешь, за шо воюем, — вступил в разговор ездовой Михаил, бородатый увалень без правого глаза. Бричка жестко переваливалась на колдобинах.

— А ще скажить, — приставал Середа, прикуривая и кончиком языка ощупывая волосешки на верхней губе. — Шо то за басурманы?

— Слухай. Украйинци та й кацапы нэ хочуть з намы воювать, — веско отвечал ротный. — Комиссары прывэзлы сюда мадьяр, латышив и басурман.

— А яки воны? Страшни?

— Люды як люды. Страшна йих дурь, — разъяснял Захарий. — Сказалы йим, шо мы бандиты — вирять. Свого ума нэма — одни идэйи.

К тачанке подъехал на коне командир их полка Харлампий Общий, татарин.

— Впереди село Комарь, — сказал ротному. — Под бугром остановка. Понял? Жды прыказ, — и ускакал.

Через некоторое время послышалось:

— Стой! Стой!

Клешня спрыгнул на снег, поправил упряжь, приласкал лошадей и, поскрипывая, пошел узнать, в чем дело. Уже наметился рассвет, и холм справа выделялся темным крутым пузом. Конные, что были в авангарде, негромко переговаривались:

— Их там полное село. Как селедок в бочке! Киргизы какие-то. Чего припёрли к нам?

— Пощекочем! — усмехнулся дядя, звеня саблей. — Ох, и пощекочем!

Полк хоронился за увалом и еще прокрался вперед. Захарий подбодрил своих на тачанках, проверил замок пулемета, наличие лент, сказал Середе:

— Не бойся, сынок. Дрожишь?

; — Справлюсь я, — буркнул хлопец.

— А то ось бачыш! — и ротный показал красный от холода кулак. За холмом хлопнул выстрел. Ездовой Михаил выпрямил спину. Всадники дернулись и устремились к селу. За ними гуськом покатили тачанки. Вот уж зачернели деревья вдоль речки, улица, запруженная чужими военными. Видимо, они только собрались в поход. Клешня привычно припал к зеленому щитку «максима». Улица все ближе, ближе. Летевшие первыми кавалеристы с голыми клинками юркнули за хаты.

— Левее бери! — рыкнул ротный ездовому, и прибитый к сиденью пулемет застучал. Пешие, конные киргизы, или кто они там, крутились, поднимали руки, падали. Их били со всех сторон, и вскоре улица была устлана трупами. Ни пройти, ни проехать. Одиночки бежали к речке, их настигали сабли. Других вытаскивали из погребов, с чердаков. Захарий оглянулся и замер. По щекам Середы, по чуть пробившимся усикам стекали слезы.

— Э-эх ты! — выдохнул ротный. — Басурманов жалеешь. А они тебя, думаешь, пощадили бы? Шо йим тут надо?

— Жа-алко, — всхлипнул хлопец. — Лю-юды ж, Заххарий Петрович!

Тот достал из-под одеяла, которым была застлана тачанка, бутылку самогона.

— Счас уже можно. На, дёрни, дурачок.

Середа закашлялся. Слезы еще пуще побежали по щекам.

— Молокосос! — хмыкнул ездовой Михаил. — А мий глаз тоби нэ жалко? Бачыш, яка яма. Ану дай сюда горилку, ротный!