После устранения Григорьева они возвратились назад, к станции Помошная. С ходу напали на нее, взяли у комиссаров богатую добычу. А главное – перерезали единственную для отступления красных железную дорогу. Пусть попляшут в осажденной Одессе, когда изорваны пути и стрелки.
Не успели отойти на отдых в это имение, как прибыл Всеволод Волин (Эйхенбаум) со своей свитой. Долго он ждал, конспиратор. Всё вынюхивал обстановку, надежна ли, перспективна ли. Расспрашивал, кто такой Батько да чем он дышит. «Поду-умаешь, птица! Член секретариата анархической конфедерации «Набат». Видали мы эту братию», – считал Нестор Иванович. Но Волин оказался орехом покрепче даже Аршинова-учителя и Марка Мрачного.
Наборщик и гравер Иосиф Гутман, с весны заведовавший махновскими типографиями, рассказывал Батьке, что Всеволод, о-о, тертый калач! Ходит в революционерах с начала века. Был выслан, бежал во Францию, перебрался в Америку. Оттуда в семнадцатом – в Петроград. Когда немцы заняли Украину, Эйхенбаум ринулся сюда, дрался с ними в анархических отрядах, создавал «Набат».
– Это вам, Нестор Иванович, не лекторишка вшивый, а воин с широчайшим кругозором! – восторженно пел Иосиф. – Такие на улице не валяются и в зубы кому попало не заглядывают.
Когда Волин, наконец, появился и произнес пару слов, Махно определил, что с этим «калачом» придется ладить. Он не только знает себе цену, но вроде и стоит ее. Они потолковали, после чего Батько еще более убедился в достоинствах нового знакомого. Тот тоже остался доволен. Они славно дополняли друг друга: основательный теоретик анархизма и битый, но не сломленный практик. Об этом можно было лишь мечтать. «Теперь-то развернемся!» – тешил себя надеждой Нестор Иванович, доедая яблоко. У крыльца помещичьего дома послышался какой-то шум. Подбежал красавец-матрос Александр Лащенко:
– Книжного жука хапнули, Батько! Я его обыскал. Пустой.
– Шпион, что ли?
– Та не-е. Вот он. Какой-то археолог. Из Киева, сам напросился. Желает потолковать, сухопутный.
– На хрена он мне нужен? И так хватает забот. Что ты хочешь? – Махно зыркнул на гостя в упор. Тот вежливо поклонился. Был среднего роста, сутулый. Смотрел довольно смело через толстые линзы очков.
– Скажи быстрей! – потребовал Нестор Иванович.
– Н-не получится, – заикнувшись, ответил ученый. – Прошу аудиенцию.
– Ишь ты, буквоед. Ну, заходи. Вот прицепился. И правда жук. Навозный! – ворчал Батько. В комнате ждал Волин. Они уже начали писать приказ по армии. Впрочем, какая армия? Чуть более тысячи штыков и сабель. Важно было шумнуть, заявить о себе.
– Перекур, Всеволод. Видишь, археолог приперся, туда его мать. Послухаем?
Волин взял в кулак узкую свою бороденку и сжал ее. Когда же заниматься делом?
– Простите, у меня всего один вопросик, – тенорком попросил гость. – Это чрезвычайно важно!
– Валяй, валяй, – поторопил его Махно.
– Предмет моих занятий весьма далек от суеты, но я наслышан о вас, Батько, еще в Киеве. Боретесь за свободу. Славное лыцарство наше запорожское возрождаете. Мечтал спросить. А тут случай. Сняли ваши хлопцы с поезда. Ответьте: вы серьезный анархист или балуетесь?
Махно усмехнулся. Ему приятно было, что молва об их борьбе уже докатилась до Киева, и не только до властей.
– Серьезный, – признал он.
– То есть отрицаете начисто государственную власть?
– Верно.
– А как же держать людей собираетесь?
– От безделья маешься? – рассердился Батько.
Волин же поднялся с кресла, прошелся по комнате.
Ни ростом, ни крепостью он не отличался.
– Можно, я ему отвечу, – не попросил, а словно потребовал. Археолог заинтересовал его. Надоели тщеславные партийные споры и пропаганда азов дилетантам. Кроме того, нужно же расширять круг единомышленников. Ученые пока – целина.
– Тебе и карты в руки, – согласился Махно.
– Мы с вами, как ни странно, заняты одним и тем же, – начал Волин.
– Не улавливаю, – сознался ученый, снял очки и глядел беспомощно распахнутыми глазами.
– Копаем могилы! – с едва заметной иронией продолжал Всеволод. – Вы, археологи, ищете прошлое, а мы, революционеры, – будущее.
– Занятно, занятно, – ожил очкарик. Он никак не ожидал услышать столь изящно выраженную мысль от разбойников, что грабят поезда, и, осмелев, сел в кресло Волина.
– Как держать людей, спрашиваете? А зачем это? Мы впервые в мировой истории предоставляем им полную возможность самим, свободно выковать формы хозяйственной и общественной жизни, – чеканил слова Всеволод. Он любил и умел говорить. Махно смотрел на него и радовался: «Вот такой соловей мне давно нужен был. Как чешет, сволочь!» – Мы находим, что эти формы выгранят сами трудящиеся массы, при условии, конечно, независимости творчества. Ее-то, независимость, мы и обеспечим. А вести людей за собой при помощи управления сверху – гибельно. Потому отрицаем вожжи партий, диктаторов и любой власти, – Волин умолк и, довольный стилем своей речи, смотрел на ученого с благодарностью и превосходством. Зеленые глаза теоретика анархизма блестели.