Нестор Махно

Он покусал нижнюю губу, присел на обрубок акации. «Если так, – думалось, – то и я – не я. Глупость!» Дрожь во всем теле утихла, но холод, что проник в сердце еще в камере смертников, не рассеивался, словно бы его поддували. «Ладно, – сказал себе Махно. – Хватит комедий. Всё! Иди!»

Уходя подальше от Дибривского леса, отряд направился в греческое село Комарь. Варта оттуда загодя сбежала. Созвали митинг, однако крестьяне отмалчивались. «Кто сегодня не сулит золотых гор? И куда оно всё ниже клонится?» – вздыхали бабы с мужиками. К повстанцам присоединились только два бедовых хлопца. То же повторилось в татарском селе Богатырь и в еще одном греческом – Большом Янисоле.

– Крысы подпольные, – тихо говорил Нестор Семену Каретнику. – Их жмут, а они прячутся, пока жареный петух не клюнет в самую ж…!

Дальше ехали вдоль притока Волчьей с редким названием Мокрые Ялы. Издали приметили крылья ветряной мельницы.

– Это Времьевка, – определил Петр Петренко, скупо улыбаясь. – Богатенько ютятся, да и пашут как черти. Здешний злыдень в России за кулака сойдет. Невеста у меня была отсюда. Глаза – вишанки!

– Звали как? – заинтересовался Махно.

– Аня.

– Приятное имя. Тут сейчас?

– Кто знает. Сколько воды утекло в Мокрых Ялах. Замужем, видать.

– Так. Разыщи. Если жива-здорова, у нее и поужинаем.

После митинга Петренко подошел к Батьке.

– Ждут.

– Кто? – не понял Нестор. Выступая, он забывал житейские мелочи.

– Да Аня же с семьей. Знакомьтесь.

Рядом стоял худой и загорелый до черноты мужичок, протянул ладонь:

– Михаил.

Батько поглядел на него оценивающе. Вроде надежный и по калибру подходящ. Длинные да толстые симпатии обычно не вызывали. Спросил:

– Дети есть?

– А як же. Трое, и тоже все на «мы»: Митрий, Микита и Миколай.

– Остряк! – хохотнул Нестор. – Веди в свою хату. Лютый! Ужин варят?

– Давно, Батько.

– Проследи. Потом к нам.

В хибарке Михаила было тесновато для членов штаба, но кое-как разместились за низким столом. Аня, тоже маленькая, худенькая, с глазами действительно как спелые вишни, быстро носила хлеб, кружки, ложки. Петренко поглядывал на нее искоса, с сожалением. Эх, утекла любовь, а ягодки все-таки остались, не сохнут, милые.

Налили борща, самогону. Еще подошли мужики, завязалась беседа.

– Тут такое дело, – осмелев, сказал Михаил и пыхнул самосадом. – Бачылы мельницы? У нас есть и маслобойни. Революция отхватила их у хозяев и поднесла нам. Хорошо! Где ни возьмись – немчура и варта. Забрали опять и лупят за помол деньгу крутую. А куда денешься? Семечек, зерна подсобрали. Як бы, Батько, того… назад воротить?

В хате притихли. Только сало шкворчало на сковороде. Ясно было, что для мужиков это больной вопрос.

– Нет ничего проще, – ответил Нестор, смачно закусывая. – Считайте, с данного момента мельницы и маслобойни уже ваши!

Крестьяне, однако, радости не выказывали.

– Что, не отдадут толстопузые?

– Не-е, вы ж поймите, Батько, отдать-то они пожалуйста. А як потом?

– Когда мы уйдем, что ли? Вы прямо режьте, прямо!

– Вот именно. Як же потом? – смуглое лицо Михаила было печальным, зеленые глаза сощурились. Он всё пыхал самосадом.

– Я же решил, – строго напомнил Нестор. – Мельницы и маслобойни уже ваши!

– А вы им это скажите. Им!

– Кому? А-а, чего проще. Зовите сюда захребетников. Немедленно!

Через некоторое время в маломерных дверях показался краснощекий молодец и с достоинством, слегка поклонился.

– Где остальные? – неприязненно спросил Махно.

Гость протиснулся поближе.

– Прошу прощения, тесновато у вас. Может, на мельницу заглянете? Всех приглашаем, – он с сомнением почесал за ухом. – Там есть на что поглядеть!

Нестор вспомнил первобытную крупорушку, которую с трудом вертел у Трояна. Захотелось увидеть настоящую технику, и он велел:

– Петя, ану сбегайте с Гаврюхой да осторожно всё проверьте там.

– Может, не надо, – попросила Тина, что тоже сидела за столом, но хозяйке не помогала.

– Боишься, – усмехнулся Нестор. Всем она хороша для него, а в отряде и здесь вот чужая и, похоже, никогда не будет своей: к уюту приспособлена, к шелковому гнездышку.

– Публика-то коварная. Беспокоюсь, милый.

Он обнял ее за плечи.

– Со мной тебе сам Люцифер не страшен!

Троян с Лютым и краснощеким молодцем ушли.

– И вы б не бегали. Припомнят, а у нас же трое, – подала голос Аня, глядя не на мужа – на Петра Петренко с болью и сожалением. Какой кавалер был, богатырь и умница. Даже эти разбойники прислушиваются к нему. Ах, не суженый!

– Всегда так! – возмутился Михаил, перехватив взгляд жены. – Нужда загрызает – ты виноват. Не лезешь из кожи вон. А чуть поднимешь хвост – дергают: сиди и не рыпайся. Та як же ее, ту справедливость, достанешь со связанными руками? – он вскочил. – Пошли!

Попив компота из вишен, шелковиц, абрикос и поблагодарив хозяйку, они направились к мельнице.

На улице было по-осеннему холодно, пахло прелью палых листьев и тянуло свежестью с Мокрых Ялов.

– Чуете, чуете? – подняв палец, как-то даже восторженно вопрошал краснощекий, что встретил их у ветряной мельницы с группой хозяев. В сумерках большие крылья ее тихо вращались.