Нестрашная сказка. Книга 2 (СИ)

Еще не хватало уговаривать всяких дураков, которые от жадности последний ум потеряли и за Басаврюком в переход поперлись.

— А!!! Изыди!!!

Позабытый всеми, Збышек сорвался с места и с саблей в руках кинулся на Энке.

— О! — такая прыть озадачила даже джинна. Но ждать пока тощий шляхтич добежит, замахнется и свершит угрозу, он не стал, не вставая с корточек, скакнул за спину Збышеку, ухватил его за пояс и поднял на вытянутой руке, которая даже немного удлинилась. Збышек трепыхался, орал и брызгал. Саблю он потерял.

— Ось, дурак-то! — сокрушился старшой. — Пан Черт, не губи парня, отпусти. Мы его сами вразумим.

— Да, пожалуйста, — безразлично откликнулся Энке и разжал руку. Пан Збышек мякнулся на травку и затих.

— Его зовут Энке, — терпеливо напомнил Лекс. — Не обессудьте, панове, если в другой раз он обидится на непочтительное обращение. А уж что сделает, даже я не знаю. А сейчас… — Лекс заметил некоторое беспокойство в товарище, тому следовало быстрее отправляться в лампу, — Мы с Энке пройдемся, разведаем дорогу. Завтра утром следует пораньше выступать. Путь не близкий.

— А не сбегут ли они? — громко спросил пан Владислав у тучного Янека.

— Зачем? — удивился старшой. — Хотя, кто их, чертей… прошу прощения, ясновельможные паны, кто вас знает. Оставьте-ка свой мешок. Зачем таскаться? А мы присмотрим.

Лампа покоилась за пазухой. Там же в карманчиках пребывали молоток и зубило. С остальными вещами можно было расстаться без всякого сожаления. Но Лекс наморщился, изображая задумчивость, постоял над полупустым хурджином и наконец согласился.

Лампа стояла в углублении причудливо выветренного валуна. Закат отгорел, потянув за собой черное дырявое покрывало ночи. В детстве Лекс был уверен, что выше всегда день, солнце стоит в зените, а небо — упругая материя, наподобие той, которую дед растягивал над столом во дворе. Деду не раз предлагали поменять тент. Он отказывался. Тряпка была самотканая и жила в доме лет, наверное, сто пятьдесят. Днем сквозь дырки и дырочки в стол били солнечные лучи, ночью иногда в прореху заглядывала звезда.

Потом Лекс вырос и ему объяснили, что над головой просто черная бездна, а в ней сами по себе плывут одинокие огоньки — звезды. Еще он узнал, что звезды живут, согласно своим законам.

Бледный спиральный вихрь вылетел из лампы, раздался в стороны, стал почти невидим, но тут же и сконцентрировался в мутную, быстро наливающуюся вещественностью фигуру. Энке после возвращения некоторое время бессмысленно таращился в ночь, потом поменял позу на созерцательную и замер.

— Эй! — позвал Лекс, которому надоело ждать. — Ты весь вернулся или частично? Энке!

— Я вот думаю, — невежливо перебил его дылда, — если их страна находится далеко на севере, сколько ж нам туда добираться? О три конь..? Тебя так и быть я потащу. Лошади продержатся от силы месяц: или падут от бескормицы, или их отберут местные жители, или съедят хозяева. Дорога впереди, знаешь ли, не располагает к сантиментам. Значит что? Значит, дальше придется топать пешочком. К следующей весне дойдем?

— А нам туда и не надо.

— Нам-то конечно. А людям? Мы их что, бросим?

— К сожалению, бросить мы их не можем. А надо бы. Дураков учат! Да, ладно. Нам не надо в здешнюю Польшу.

— А разве из здешней Польши до их родины не ближе?

— Может оказаться даже дальше.

— Но ты же рисовал…

— Погоди. — Лекс опять начертил круг и поделил его на сектора. — Знаешь, как делают кошели? Берут кусок ткани, продевают по кругу тесьму и затягивают. Так примерно обстоит и с секторами. Представь стянутый завязкой кошель. Только у него нет дна.

— Хм, одуванчик получается.

— О! Именно так дело и обстоит. Но каждая "тычинка" этого одуванчика не прямая, а весьма и весьма изогнутая. К другим "тычинкам" она примыкает разными сторонами. В общем, все перепутано.

— Мы их так три года водить будем! — заключил Энке. — А середка у "цветка" есть?

— Ты меня поразил в самое сердца. Гад, который тебя на лампу подсадил, был трижды гад, да к тому же и дурак. С твоими способностями надо было науку двигать, а не в землетрясения играть. Вполне бы на сегодняшний день был прописан местным Птолемеем, Аристотелем и Геродотом в одной шкуре.

— Смеешься? — набычился джинн.

— Ничего подобного. Помнится, когда меня посвящали в тайны мироздания, я несколько дней ум в кучку собрать не мог, все плоские модели рисовал. Центром нашего "цветочка" является матрица. Время там линейно. Там все линейно: вода мокрая, камень твердый, огонь горячий, джиннов нет, домовых нет, призраков нет. Одна голая цифирь. Закон и порядок! Зато оттуда можно попасть в любую точку любого практически сектора. Можно даже время по специальным таблицам рассчитать. Если бы наши шляхтичи возвращались домой по своему коридору, они бы вернулись с реальной временной погрешностью. Если двигаться вкруговую, ошибешься лет на двести, триста, бывает и больше.

— Погоди! Получается, если можно из матричного пространства попасть в сектор на раз, значит и обратно можно?