Нестрашный мир

– В первый день похода Антон ничего не ел: ни супа, ни каши. И не говорил ничего. На второй день – тоже. Весь третий день проспал в палатке. А на четвёртый проснулся рано-рано и три раза повторил: я хочу кушать, я хочу кушать, я хочу ку шать. Маша ему говорит: Антон, сейчас ещё рано, кушать будем позже. А он: кушать позже, кушать позже. И заснул. И с тех пор всё ест: и суп, и кашу. И всё говорит.

Мы с Никитой решили, что Антоново вечное пение «э-э-э… тататата…» – это Великая Песнь Мира.

– Когда он перестанет петь Великую Песнь Мира, мир кончится.

– О великий наш брат, – говорил Никита, – спой нам ещё Великую Песнь!

Никита слушал Настины длинные речи, в которых я понимала только «Дамбо»[10], «папа» и «поедем».

– Это она рассказывает, как они с папой поехали на по езде и вошёл продавец мороженого, потом они вышли и пошли на дачу, там она смотрела мультики про Дамбо…

А дальше я не понял.

* * *

Дорогой Лёва!

Захожу, а Шурка сидит и решает примеры.

Очень оригинально: предлагает правильный ответ, потом, видимо, сомневается в собственной компетентности и начинает выдавать варианты «от балды».

Над ним стоит мама – не хотела б я ей попасть под горячую руку – и смотрит на Шуру убийственно.

Шура бросает в неё дактильным[11] неправильным ответом – «два!» и плачет крупными слезами.

Дорогой Лёва!

Наше утро начинается с пения.

Сначала сверху слышится мелодичный скрип:

– ЭЭЭЭЭ… Э-Э-Э, ЭЭ-Э-Э!

Потом мычание. Потом оно переходит во что-то, напоминающее тувинское горловое пение. Когда со словами, когда без слов. Обычно так:

– У-У… УУ-У-У! Ы-Ы-Ы-Ы!

Это песня из трёх нот. Не вполне проснувшись, я вскакиваю и задираю голову. Антон сидит на кровати в невозмутимой позе йога и смотрит чуть левее меня глазищами цвета светлого асфальта.

– Антон! – умоляю я, – тише! Дай поспать!

На некоторое время наверху воцаряется тишина. Но стоит мне с облегчением закрыть глаза, как сверху раздаётся шепот:

– ээ-ээ-э-э… ЭЭ-Э-Э…

Звук постепенно нарастает.

Справа от меня заскрипели пружины. Второй Антон садится на кровати.

– Ксю. Ксю. Ксю. т. т. Ксю.

Ощущение такое, будто капли падают в таз с водой.

– Я хочу… Я хочу…

– Что ты хочешь?

– Кссс-а! Ксю. Ксю. Я… хочу! – говорит он, сверкая итальянскими глазами.

Мы слушаем дуэт:

– ЭЭ-э-э! ЭЭ-э-э!

– т. ксю. ксю. ксю. ксс-аа! Слева доносится:

– Я поеду домой в город Выборга!

– Аня, лежи, рано!

– Не рано. – Голос постепенно переходит в плач. – А домой к маме Кате и папе Юре!

– Аня, ещё рано!

– Мама Катя тебя ждёт! – Хнычет Аня. – Я хочу Анечкино день рождения! Хочу подарит Анечкино подарки! Где моя добрая папа Юрочка?

– Аня, посмотри: все спят!

– (эээ…ээ… ксю. ксю. ксю.)

– Не спят! А одеваться!

– Света, – трогательным тоном просит Анечка, – я хочу в Москва к дедушка Ленин.

– Аня, где твои колготки?

– А где моя дедушка Ленин?! – (нащупав под подушкой «Русский язык» 1985 года издания) – А вот она Ленин!

Хор:

– Ээ-э-э! Ээ-э! Ксю. Ксю. Ксс-са. Ксю. Я хочу домой, город Выборга!

На чердаке волонтёр Алишер пробует тростниковую флейту. Легко дует в неё:

– ууу… ууу…

– ээ-э-э! ээ-э-э!

– ксю. ксю. ксю.

– хочу город Выборга…

– ууу… ууу…

Мы всё-таки встаём (деваться окончательно некуда) и отправляемся варить кашу для оркестрантов.

Проходя мимо двери, я замечаю, что Настя успела одеться и сидит на застеленной кровати. Она провожает меня медленным взглядом черепахи Тортиллы.

– Настя! – говорит Света. – Что надо сказать?

– Доб-ро-е ут-ро!

* * *

По воскресеньям, уложив детей,
ключ повернув на четверть оборота,
мы шли среди развешенных сетей
на берег, где зелёные ворота
заканчивались. Дальше мы не шли.
Смотрели на окрестности земли.

Мы заставали час, когда вода

озёрная становится отвесной,
и можно перепутать без труда
рыбачьи острова и Град Небесный.
Шуршанье днища и уключин скрип,
горит на мачте призрачный светильник,
и ожерелье из сушёных рыб
висит на перевёрнутой коптильне.

Сквозь темноту просвечивали брёвна,

обкатанные озером. Внутри
спокойно спали, там дышали ровно
и ёжились в предчувствии зари.

На кромке озера, на одеяле мха

послушай, как Вселенная тиха:
то рост луны,
и мерный треск цикады, и ровное дыхание стиха.

* * *

Дорогой Лёва!

Сегодня пятнадцатое сентября, а каждое пятнадцатое число у нас в Фонде собрание.

Начинается всё с того, что я прихожу (потому что это собрание моими глазами).

Код двора, дверь Фонда, звенит колокольчик, хлопает дверь.