Несущая смерть

В своей жизни он знавал много женщин, по правде говоря, больше, чем положено. Но, хотя он и раньше терялся в желаниях, за этим никогда не стояло истинное чувство. То самое, которое сейчас заставляла его испытывать Хана. Девушка вплела пальцы ему в волосы, запрокинула голову Акихито назад, прикусила ему губу, причем довольно сильно – он почувствовал вкус крови во рту.

Губы Ханы коснулись его щеки и, покусывая, скользнули к горлу, а ее рука поползла за пазуху уваги, потом по груди и вниз по мышцам живота, стягивая тунику с плеча.

– Остановись, – выдохнул Акихито, обхватывая ладонью ее раскрасневшуюся щеку. – Хана, хватит.

Она подняла на него остекленевший от вожделения взор.

– Что? Боги, что такое?

– Ты уверена? Я имею в виду, ты когда-нибудь…

Она задыхалась, губы стали ярко-розовыми от прилива крови, а щетина Акихито царапала ей кожу.

Но она нашла в себе силы рассмеяться, игриво хлопнув его по полуобнаженной груди.

– Вы, мужчины. Вы проклятые идиоты!

– Что? – моргнул он. – Почему?

– Разве ты не чувствуешь, уверена я или нет? – Хана вцепилась ему в волосы, притянула к себе для нового поцелуя, а затем на мгновение откинулась.

Но вскоре ее губы опять касались его губ с каждым словом, которое она выдыхала.

– Мы оба можем погибнуть завтра. Сегодняшняя ночь может стать первой и последней, которую я могу провести хоть с кем-нибудь. И я хочу, чтобы это был ты. Или тебе нужен герольд, чтобы провозгласить приглашение?

– Я просто не хочу причинять тебе боль…

Она устремила на него пылающий взгляд, скрытый под угольно-черными ресницами.

– Но ты меня хочешь?

– Конечно, хочу.

Хана снова поцеловала его, приоткрыв голодный рот, прижимаясь к Акихито изо всех сил. Ее губы были горячими, почти обжигающими, и от ее жара он вспотел, несмотря на холод.

Руки Акихито пробежали вверх по ее ребрам, по спине, и он проклял металл, в который она была заключена. Кровь стучала в висках, когда она вновь отстранилась и откинула с лица волосы, тяжело дыша.

– Скажи это, – прорычала она. Движения Ханы стали как у хищника, а перед ее внутренним взором промелькнула тень арашиторы, когда ее губы на миг коснулись его губ.

Но она тут же отвернулась, когда он попытался ее поцеловать.

– Скажи, что хочешь меня…

– Да хочу же!

– Вот и скажи.

– Я тебя хочу.

– Тогда перестань думать. – Она опалила ухо Акихито своим горячим дыханием. – Прекрати болтать лишнее. Завтра становится ближе с каждой минутой, ты мог бы использовать рот для каких-нибудь других вещей, поинтересней…

Он поднял ее, с грохотом захлопнул дверь так, что в пазах задрожали доски. Покачиваясь, они добрались до кровати единым целым – Акихито держа ее на руках, а Хана обвив его ногами. Она сорвала с него уваги, а потом долго возилась с ремешками и пряжками своего нагрудника, пока он ругался, а она смеялась, яркая, как летнее солнце.

Медленно, велел себе Акихито.

Двигайся медленно.

Она прильнула к Акихито всем телом и выдыхала вздохи ему в рот. И каким бы нежным он ни старался быть, ей не хотелось медлить, ей хотелось всего – быстро и сразу. И она толкала его вниз, чтобы он, возможно, утонул, а затем вытягивала наверх, в пропитывающее тепло, впиваясь зубами в горло Акихито и царапая ногтями спину.

– Хана, – шептал он. – О боги…

Акихито видел ее улыбку в темноте, отраженную розовым сиянием, падающим с ресниц.

– Богиня, – выдохнула она.

36 Черный снег

Полночь.

Они наступали сквозь тьму, и горизонт отзывался раскатами грома при каждом шаге Землекрушителя. Как только прозвучал сигнал часа Лиса, Кин соскользнул с койки и спустился в машинное отделение, в грохот и лязг системы зубчатых передач, в клубы грязного пара.

От Кенсая удалось улизнуть только вечером. С момента приезда Второй Бутон заставлял Кина неотлучно находиться при нем с утра до ночи, связав по рукам и ногам необходимостью обслуживать. Кенсай без конца, без всякого смысла и цели, бродил по внутренностям Землекрушителя, проводил долгие часы за созерцанием окружающего ландшафта из рубки. Казалось, что ему просто-напросто нравится тратить впустую минуты Кина.

Время от времени Кенсай опирался на его плечо, будто раны причиняли ему боль, а на самом деле напоминая юноше, что он – тут, рядом. Как и всегда был.

Человек, которого ему следовало бы называть дядей. Единственный оставшийся в целом мире и столь близкий по крови. И Кин был настроен уничтожить его, равно как и то, ради чего работал, – все, во что должен был верить в силу воспитания.

Он отвернулся от тех, кто ему доверял. Снова. Изображал верного Пятого Бутона. Кивал и кланялся братьям, проходящим мимо, спускающимся и поднимающимся по лестницам, зная, что завтра они могут быть мертвы. А все, что они знали и видели, исчезнет. Неужели в нем давно укоренилась ложь? Где заканчивался обман и начиналось истинное «я»? И что от него останется, когда кошмар закончится?

Юкико.

Кин прошептал ее имя. Единственная истина во вселенной, звучащей все фальшивей с каждым вздохом.