Несущий огонь

Воин с плюмажем из черного конского хвоста заставил своего коня перепрыгнуть через упавших и озирался в поисках пути к отступлению, но тут его настиг Берг и дернул за плюмаж, всадник завалился навзничь и почти выпал из седла. Берг схватил его за руку, рванул еще раз, и на этот раз тот свалился с коня. Шлем, сбитый с головы первым рывком Берга, слетел и покатился прочь по траве, но у врага еще оставался меч, и он с ревом встал и замахнулся на коня Берга, но молодой норвежец оказался уже слишком далеко, и его противник повернулся к следующему всаднику.

Ко мне.

И тут я понял, почему двумя днями ранее двое откололись от числа переговорщиков и вернулись в форт, лишь бы не встречаться с нами. Видимо, они узнали меня, и понимали, что я тоже узнаю их, не просто узнаю, но и почую тошнотворный душок предательства — готовясь выпустить кишки Тинтригу тяжелым мечом, со мной сошелся Брайс.

Когда-то у меня был воин по имени Брайс — подлый мелкий ублюдок, который в итоге погиб под мечом датчанина во время захвата Честера. Может, имя делает человека подлым, потому что Брайс, стоящий сейчас передо мной, это еще одно злобное создание. Рыжеволосый и седобородый воин, что неоднократно сражался за своего господина Этельхельма. Человек, которого тот всегда выбирал для грязной работёнки. Именно Брайса послали в Сирренсестр схватить Этельстана, и Этельстан точно бы погиб, если бы мы этому не помешали. Теперь Брайсу доверили разжечь войну, и он снова провалил задание.

Брайс яростно взревел и нацелился Тинтригу в брюхо. Мне пришлось развернуть жеребца, умышленно обернувшись к противнику левой стороной — без меча. Он это увидел и снова сделал выпад, надеясь выпустить Тинтригу кишки, но я отразил мощный удар левым стременем: клинок рассек кожу сапога и наткнулся на одну из скрытых железных пластин. Он все-таки меня ранил, но и вполовину не так сильно, как я повредил черепушку Брайса, двинув по ней железным краем щита. От удара Брайс свалился на землю. Я понадеялся, что не прибил скотину, потому что это удовольствие должно обождать.

— Мне его прикончить? — Кеттил, один из моих датчан, заметил, что Брайс еще шевелится.

— Нет, он пленник! Убей лучше коня, — я указал на лошадь, сбитую копьём Свитуна, ковылявшую с перебитой ногой.

Кеттил спешился, взял топор Фолкбальда и сделал, что требовалось. Все шестеро беглецов смирились и теперь стали пленниками.

Фолкбальд, один из моих гигантов-фризов, держал высокого пленника за загривок, или, скорее, за кольчужный капюшон, волоча его по земле, забрызганной кровью убитой лошади.

— Говорит, что священник, — жизнерадостно сообщил мне Фолкбальд.

Он бросил свою ношу, и я узнал отца Херефрита в кольчуге поверх рясы. Священник зыркнул на меня, но промолчал.

Я улыбнулся и спешился, передав поводья Рорику, который подхватил огромный флаг с красным топором. Я вложил в ножны Вздох Змея и бросил щит на траву.

— Итак, — обратился я к отцу Херефриту, — ты один из духовников короля Эдуарда?

Тот по-прежнему молчал.

— Или ты ручной колдун олдермена Этельхельма? Вот этот придурок, — я указал на Брайса, распластавшегося на траве, — человек Этельхельма. Здоровенный болван. Хорош для того, чтобы убивать и калечить, просто талант, если нужно кого-то избить или насадить на копьё, но у него мозги улитки. Лорд Этельхельм всегда посылает какого-нибудь умника вместе с ним, чтобы указывал Брайсу, кого бить, а кого — нет. Вот потому он и послал тебя.

Отец Херефрит свирепо взглянул на меня, одним из тех взглядов, что способны убивать.

Я снова улыбнулся.

— А лорд Этельхельм приказал тебе спровоцировать войну. Он жаждал услышать, что на тебя напали люди короля Сигтрюгра. Вот почему ты оскорблял меня два дня назад. Ты хотел, чтобы я тебя ударил. Одного раза хватило бы! А потом ты мог спокойно ускакать домой и наблеять лорду Этельхельму, что я нарушил перемирие, наподдав тебе. Что я напал первым! Ты же этого добивался, да?

На его лице не дрогнул не один мускул. Священник молчал. Мухи садились на голову дохлой лошади.

— Но не вышло, — продолжил я, — поэтому тебе пришлось изобразить воинов короля Сигтрюгра. Ты изначально намеревался так и сделать, разумеется, потому и притащил сюда щиты с намалеванным красным топором, но, видимо, надеялся, что этот обман не потребуется? Но потребовался... Однако и это не удалось, — я поднял правую руку и дотронулся рукой в перчатке до шрама на его щеке. Херефрит вздрогнул. — Этот шрам не получить, служа мессы, или кто-то из мальчишек хора оказал тебе сопротивление?

Священник, продолжая молчать, попятился, чтобы уклониться от моего прикосновения. У него на поясе болтались пустые ножны, а значит, он нарушил церковные правила, взяв в руки меч.

— Ты точно священник? — спросил я. — Или только притворяешься?

— Я священник, — прорычал он.

— Но стал им недавно. Раньше ты наверняка был воином.

— Я все еще воин! — он плюнул в меня.

— Один из воинов Этельхельма? — спросил я с неподдельным интересом.

— Я служил лорду Этельхельму, пока Господь не сообщил мне, что как слуга церкви я достигну большего.