Несусветный эскадрон

Где-то далеко случилось нечто – и повеяло на меня оттуда мгновенным смертным холодом. Похоже, мой беспокойный друг, мой вечный синеглазый мальчик с седыми висками, допросился – наконец-то попал в беду! Но холод пронесся и сгинул, а предчувствие к делу не подошьешь.

Я покосилась на Ингуса – но он, кажется, не догадался… Впрочем, на переменчивом лице путиса обозначился живейший интерес. И огненный шар качнулся слегка в воздухе вверх-вниз, как будто Ингус головой покачал.

– Где он? Что с ним? А главное – с кем он? – спросила я совершенно безнадежно. Он уехал отсюда, уехал из этой сумасшедшей страны навсегда, не стал подлаживаться, а пошел искать по свету, где бы пригодился его талант. Я же осталась здесь. Во-первых, потому, что надеялась выжить… Во-вторых, привычка… В-третьих, он, кажется, особо и не звал…

– Можно поискать, – отозвался путис и даже оживился, веселее заиграл огненными язычками. – И давай поищем! Я даже могу доставить его к тебе…

– И наутро он уйдет отсюда – но это уж будет действительно навсегда. Не станешь же ты всякую ночь притаскивать его ко мне, как блудного барбоса! – вдруг возмутилась я, так бурно, что даже самой стало любопытно, на кого же я сейчас так рассердилась. – Ему нечего здесь делать – понимаешь? Те, кто могли бы оценить его искусство, сами складывают чемоданы. А те, кто остается, ни в каком особом искусстве не нуждаются. Им вполне хватает концертов попсовой музыки. Так что пусть живет долго и счастливо… стой!..

Я не понимала, снаружи ли, или внутри меня самой заныла пронзительная струнка.

– Тревога! – воскликнул путис.

– Тревога! – повторила я. – Уже десять минут как тревога! Что-то с ним стряслось!

– Погоди, – сказал Ингус довольно хмуро. – Слетаю-ка я, разберусь…

И он стал готовиться к полету, плотнее свиваясь в тугой клубок, чтобы распрямиться, как сжатая пружина, и понестись огненной стрелой.

А сердце колотилось, а тревога все острее звенела во мне, и казалось, что она обрела живой голос, только слов было не разобрать.

Дрожь пробежалась по телу, пошла кругами гонять где-то рядом с сердцем. Это было до того реальное ощущение нависшей опасности, что мне всерьез стало страшно.

– Да стой же ты! – я протянула руки к Ингусу, чтобы не пустить его к окошку, и он едва успел отпрянуть и не обжечь меня. – С ума ты спятил, что ли? Посмотри, что от тебя осталось!

– А что от меня осталось? – якобы беззаботно спросил путис. – Все на месте. Я мигом обернусь и доложу.

– Не надо! – мотая головой, словно это могло вытряхнуть оттуда тревогу, сурово возразила я. – Со мной происходит какая-то чушь. Я сейчас успокоюсь… Я просто заработалась… Это – компьютер, я уже замечала, он может вызвать сердцебиение… Да стой же ты, лихорадка вавилонская!

Ингус совершил маневр – метнулся влево, вправо, шмыгнул под руку – и начал просачиваться сквозь стекло.

– Не смей! Я приказываю!

Наконец-то я вспомнила, что он сам дал мне право приказывать.

Путис вернулся в комнату.

– Позволь мне сделать это, – негромко попросил он, глядя в пол. – Мне нужно это сделать, понимаешь? Я должен исполнить твое желание… Я должен хоть это для тебя сделать…

И он несколько раз повторил то же самое, лишь другими словами, так что в конце концов я заподозрила неладное.

А волнение дошло до того, что меня стала бить крупная дрожь. Я узнала этот издалека звенящий голос! Он звал на помощь – он уже несколько минут звал на помощь, а я ничего не могла поделать! Я не могла отпускать Ингуса!..

Вдруг я поняла – Сергей умирает. И сказала это вслух – но каким-то не своим голосом, до того не своим, что сама ему не поверила.

А повторить боялась.

– Глупости, – не слишком уверенно ответил путис. – Ему сейчас умирать не положено. Он начинает новую жизнь в другом городе, где от него никто не потребует писать бумажки на государственном языке. Ну, давай я слетаю и разберусь! Ну, пусти меня!..

Но напрасно он прятал встревоженную мордочку за кольца играющего острыми язычками пламени хвоста. Он был обеспокоен не менее моего.

– Он умирает, – возразила я, – и никто, кроме меня, не сможет его спасти. Потому что он сам этого хочет! И он умрет там – а я останусь жить здесь. Ты ему ничем, к сожалению, не поможешь.

Ингус не стал спорить – он просто сделал резкое движение, и свитая в клубок мощная огненная пружина развернулась, хлестнула по стенам, жар взвился по мне от коленей вверх бешеной спиралью, и не стало твердой поверхности под ногами, отказало зрение, был только свист во внезапно отлетевших со лба волосах, да замельтешили взлеты с провалами в какие-то безвоздушные ямы.

Все громче кричала и гудела тревога.

– Мы уже близко, – услышала я голос Ингуса. – Только я ничего не понимаю…

Полет наш становился все медленнее, и вот из мельтешни светящихся точек, из круговерти черных, белых и синих полос сложился пейзаж.

И я внезапно ощутила холод.

Должно быть, потому, что оказалась по колено в снегу.

Нас окружала недобрая зимняя ночь. Нас окружал заснеженный лес.