Несвятое семейство

– Я понимаю: ваша ирония – это род защитной маски, поэтому не обижаюсь и прошу вас выслушать меня серьезно. У меня есть дочь. Зовут Аленой. Ей скоро семнадцать, а тогда, год назад, не было даже шестнадцати. Дитя. В самом деле, ребенок. Началось все с нее. Точнее, с того момента, как она познакомилась с Романом…

* * *

Прошлой осенью

Девочку звали, будто в сказке, Аленушкой, и выглядела она точно, как в детских книжках рисуют: тоненькая, глаза – озера темно-синие, взгляд задумчивый, беззащитный. И русая коса тоже имелась, не давала покоя школьным подружкам. Постоянно, класса с третьего, подбивали: остричь, покрасить. Чего маме стоило отговорить! Но смогла. Убедила: крашеные блондинки давно устарели, и теперь в почете все натуральное. «Специально, Аленка, косы наращивают, естественных оттенков цвета добиваются – за немалые деньги».

Мама у девочки – опять же, в духе фольклорных традиций – была заботливой, доброй и рано овдовела. Но тут сказки кончились. Прекрасные принцы – что за взрослой женщиной, что за ее дочкой – в очереди не стояли. А мужчин типовых обе, гордячки, не жаловали. Что мама давала атанде разведенным коллегам, что дочка шарахалась от неловких ухаживаний одноклассников. Как положено интеллигентной девочке, ждала своего принца. Умного, начитанного, доброго. И, конечно, взрослого.

Но кому сейчас нужны платонические отношения со школьницей? (А иных отношений девочка из интеллигентной семьи не признавала.)

Аленка, как все дети, иногда взбрыкивала. В художественную школу ходить отказалась, музыке учиться не пожелала. Правильные супчики, которые мамуля оставляла ей в термосе, бывало, выливала в окошко. Но одного родительница – дама образованная! – добиться сумела. Девочка обожала читать и над книжками, дай ей волю, могла сидеть сутками. Проглатывала все, что под руку попадалось – «Бронзовую птицу», «Каникулы Кроша», «Трех мушкетеров». Даже «Справочник участкового врача» и «Словарь иностранных слов» штудировала, если ничего больше под рукой не оказывалось. А в пятом классе случайно попал ей в руки женский роман. Мама не сразу заметила, что литературу дочка читает совсем неподобающую юному возрасту, а когда просекла – было поздно. Девочка на книжные страсти подсела, и сколько ни пыталась мамуля доказать, что чтиво сие – примитивное, одномерное, сделать ничего не сумела. Аленка будто помешалась на романтических историях, изданных в аляповатых обложках. Оставляла на книжных развалах деньги, что выделялись ей на завтраки, состояла читательницей множества библиотек. Обожала, когда мама отправляла ее к соседям, скажем, за солью. Всегда просила позволения подойти к книжному шкафу. И волокла домой очередные тоненькие, напечатанные на плохой бумаге книжонки.

И стихи стала писать. По мнению мамы, ужасные.

Однако сама Аленка считала, что получается у нее неплохо. К тому же одноклассницы подливали масла в огонь, хвалили: «Классно пишешь, все понятно, с Ахматовой не сравнить». Аленушка даже что-то вроде бизнеса основала. Творила для своих подружек поэтические любовные письма. «В имени твоем, Костя, столько страсти, столько здоровой злости!..»

Стихи ее шли нарасхват, благодарные клиентки вовсю отдаривались – конечно же, любимыми дочерью любовными романами.

Дальше – больше.

Аленка, уверенная, что нашла дело всей своей жизни, решила записаться в литературную студию при бывшем Дворце пионеров, ныне – Доме школьного творчества. Располагалась студия в центре Москвы, неподалеку от литературного института, и отбор туда проходил, как у взрослых – требовалось написать сочинение, пройти собеседование.

Приемная комиссия, показалось школьнице, приняла ее творчество довольно тепло. Один желчный дядька, правда, выслушал ее стихотворение и съязвил:

– Страшно далеки мы от народа!

Но дама в ультрамариновом синтетическом костюме бросилась на ее защиту:

– А кому сейчас нужна правда жизни? То ли дело у девочки: море, облака, алые паруса. Молодец, детонька!

Комиссия разулыбалась, и Аленка была почти уверена – в литературную студию ее взяли.

Однако на следующий день выяснилось: творческий конкурс она не прошла.

– Может, и к лучшему, – попыталась утешить мама. – Хлеб поэта – совсем нелегкий.

Но Аленка рыдала, не переставая, и дрогнуло родительское сердце. Мама решила помочь.

Ее слово – доктора наук, завкафедрой престижного вуза – вес имело. По крайней мере, в детской литературной студии.

– Возьмем вашу девочку, – пообещал матери руководитель. – Пусть балуется. – И посоветовал дружески: – Только вы уж приложите все силы, чтоб она дальше не пошла. В литературный институт, например. Не ее это, и слава богу. У поэтов хлеб горек, уж поверьте мне!

Но Аленка училась еще только в девятом, до поступления – больше двух лет. «Успею переубедить», – не сомневалась мать.