Несвоевременный человек. Книга вторая. Вера

А тут, как Левшой прямо сейчас выясняется, врачей волнует всё тоже самое, что и его, и они дискутируют не о возвышенных вещах и мировых проблемах, а им интересней потрепаться о том, как там сегодня выглядит новенькая докторша и как бы половчее затащить её в койку. Ну а от этих последних слов, которые себе позволил высказать вслух всё тот же доктор Боткин, у Левши прямо ум за разум зашёл. – Если уж врач не знает, как затащить человека в койку, то, что он тогда за врач такой?! – Левша прямо-таки потрясён тем, как мир врачей пал в его глазах и обесценился в своей малой грамотности. В размышлениях о чём, Левша и погрузился в свои тяжёлые думы о природе характера жизни врачей. О которых он, как оказывается, совсем ничего не знает, а всё то, что он о них раньше знал и думал, есть всего лишь продукт мифотворчества.

– Сдаётся мне, что и Гиппократа никакого не было, а его специально придумали, чтобы было на кого ссылаться, когда от новоиспечённого лекаря требовали обоснований его применяемого метода по излечению хандры у какого-нибудь важного господина. – Принялся размышлять Левша.

– А вот скажи-ка мне ты, сучий потрох, на каких таких основаниях, ты решил, что именно такой подход к моему заболеванию самый верный? – задастся вопросом великий стратег, первый гражданин, демократ и балагур Эллады, Герофил, лёжа в неглиже и жаре под опахалами, и не имея возможности поднять голову по причине силы тяжести, навалившейся на него хандры, вперемежку с принятым вчера от неё, паскуды, алкоголем. А вот Аристофан вчера обещал совсем другое средство излечения от этого подлого состояния не увлечённости своей и жизнью местных горожанок в туниках, в сторону которых, Герофил был такой большой ходок.

– Только Дионисий со своими плодами сумеет излечить твой недуг. – Так живо и уверенно заявляет этот Аристофан, что Герофил тут же убеждён им. После чего Аристофан достаёт уже приготовленный кувшин с живительной влагой и Герофил, опоенный Аристофаном, даже не замечает, как у того трясутся руки и он половину целебной жидкости в виде вина, льёт мимо предоставленной ему чаши для лечебной жидкости. А затем, после нескольких подходов к этой чаше, он уже за собой всё того же не замечает, и ещё того, как и когда это он оказался на месте Аристофана, где теперь уже сам пытается разогнать в нём его хандру, которая в отличие от его хандры была куда как цепче, и она склонила Аристофана к тому, что он повалился на пол и не мог, ни бэ, ни мэ, сказать. Хотя ещё пять минут назад порывался сорвать с себя одежду своей скромности и сделать камин-аут – рассказать всем, что он не уважаемый всеми гражданин свободного на волеизъявления государства, а самый последний сатир, который жизни своей не представляет без этих своих сатирических пьес. А вот при чём здесь пьесы и склонность Аристофана ко вне сценическому поведению сатира, то этого Герофил так и не уразумел. А когда утром он себя на половину уразумел и при этом в состоянии крайне не близком от своего разумения, то ему сил хватило лишь на два слова: Воды и лекаря, падлы, ко мне (последние слова относятся не к свободным гражданам Эллады, и значит, не учитываются).

Так что когда перед добропорядочным, когда он не склонен прибегать к дарам Диониса, гражданином Герофилом, предстал выловленный на рынке представлявшийся себя лекарем от всех болезней, а от хандры, тьфу, за раз излечу, лекарь Аксплепиад, то Герофил уже горьким и крайне болезненным для его головы опытом наученный, не сразу в петлю доверия полез, а для должного понимания лекарем того, что от него требуется и что с ним тут шутки не будут шутить, призвав в наблюдатели самого верного своего раба Мавра (свободные граждане, так уж повелось, не могут чувствовать себя свободными, если кто-то рядом с ними не испытывает несвободу – а так он посмотрел на тяготы несвобод чуждых ему людей и тут же начинает переполняться свободными чувствами и гневными волеизъявлениями в сторону чужих несвобод), с огромным ножом на поясе для убедительности его незамедлительности действий, обратился к нему с этим первостепенной важности для обоих вопросом.

Ну а Акслепиад при виде такого обстоятельного подхода к своему здоровью со стороны своего нового клиента, сразу же понял, что тут нужен особый подход, и простыми отсылками к простым историям болезней не обойдёшься. И только попробуй только сослаться на лёгкость бытия рыболова из Пелопоннеса, у которого и имени нет, после того, как он ему оказал лекарскую помощь, то тебя тут же, за раз уличат в оскорблении чувств свободного гражданина – меня(!) сравнить с рыболовом! – Нет, тут нужно что-то обязательно мифическое придумать, а иначе кто ему поверит. А как не поверят, то тут-то Мавр и сделает своё дело. Ну а чем всякий миф характеризуется, всё верно, своей несопоставимостью с реальностью, и чем больше далеки от реальности озвученные в мифах факты, то тем миф ближе к реальности. Вот такая сама в себе исходность, идиома, получается.