НЕТ

– Ясно. Так вот: в заключении по Александровским универсальным авиагоризонтам я написал с полной определенностью: прибор – дерьмо. Разумеется, термин был менее решительный, но суть именно такая. Компоновка удачная, точность достаточно высокая и надежность тоже на уровне. Но я считал и считаю: в конструкции допущена принципиальная нелепость. На шкале, расположенной перед летчиком, помещен силуэт неподвижного самолетика, вокруг которого движется небесная сфера. Теоретически все как будто правильно: или вагон перемещается вдоль телеграфных столбов, или мимо окна вагона бегут те же самые столбики – один черт. Про бегущие столбики даже в художественной литературе пишут. Но я возражаю против столь свободного использования принципа обратимости движения в авиагоризонте. Сначала возражал письменно, в заключении, вчера возражал устно. Все.

– Все? Ну нет, по-моему, это еще только начало. Как ты возражал, Виктор Михайлович? – спросил Кравцов, не глядя в лицо Хабарову.

– Резко.

– А точнее?

– Я сказал примерно так: меня удивляет, что светлые ученые головы выдвинули такую темную идею. Летать с этим прибором можно, только насилуя психику, подавляя установившиеся привычки, постоянно действуя против самого себя.

– И тут тебя перебил Александров?

– Перебил. Но здесь существо кончается, и начинаются голые эмоции. Про эмоции тоже рассказывать? Пожалуйста. Видимо, обидевшись за "темную идею", Александров вдруг заорал, что ему сто раз наплевать на так называемую психику и на все прочие нежности летного состава. Он вполне резонно заметил, что раз зайца можно научить обращаться с барабаном, то уж летчику сам бог велел приспосабливаться и к более тонким инструментам. Тогда я попросил профессора не орать – это же неинтеллигентно, не правда ли? – а сам попробовал пояснить собранию, в чем разница между дрессированным зайцем и летчиком средней квалификации. Но, к сожалению, не успел. Александров вмешался и почему-то стал напоминать мне, что он состоит в высоком звании генерал-полковника инженерной службы и так далее в таком роде. Я этого не оспаривал, но честно попытался ему внушить, что в данном случае ни его звание, ни его должность к делу отношения не имеют. Он снова не согласился с моими доводами и потребовал, чтобы мы – Болдин и я – незамедлительно покинули зал заседаний…

Начлет глубоко вздохнул. Вытащил из помятой пачки "Беломора" папиросу и закурил. Только теперь он посмотрел прямо в лицо Хабарова.

– Неужели тебе не надоело еще демонстрировать характер в инстанциях? Слава богу, не мальчик уже. Бит больше чем достаточно, а тебе все мало? Не согласен с Александровым – понимаю. Написал соответствующее заключение – твое святое право, понимаю. Но для чего постоянно лезть на рожон? Или ты собираешься перевоспитать Александрова? Переделать его? Ну, скажи мне по-человечески: чего ты добился своим очередным цирком? Сегодня с утра Александров звонил начальнику Центра и требовал, чтобы мы воздействовали на тебя в административном и общественном порядке. На черта тебе это надо?

Пропустив вопросы начлета мимо ушей, Хабаров спросил:

– А у Александрова есть какие-нибудь претензии к объективным показателям, снятым мною в полетах?

– Вот в том-то и дело: к работе у Александрова претензий нет. Больше того, он специально отметил: все записи приборов, киносъемка, выполненные в воздухе, – выше всяких похвал. Но ведь что получается – объективные данные говорят как раз не в твою, а в его пользу…

– Это если не учитывать, какой ценой добываются такие данные.

– Понимаю, ты хочешь сказать: если я отлично спилотировал с александровскими приборами, это еще вовсе не означает, что повторить полет может любой другой летчик. Так ты думаешь?

– Конечно. Серийные приборы создаются не для испытателей, а для летчиков массовой квалификации. Это во-первых. Но есть еще во-вторых, и оно более существенно: не летчики должны служить приборам, а как раз наоборот – приборы летчикам. Так?

– С этим я согласен. Но только с этим. – Начлет припечатал растопыренной пятерней по столешнице. – А что касается всего остального, хочешь или не хочешь, вывод можно сделать только один: на совещании у Александрова ты вел себя далеко не лучшим образом. Несолидно держался, Виктор Михайлович, совсем несолидно…

– Вопрос, Федор Павлович, можно? Начиная с какой должности, или, может быть, с какого воинского звания человек приобретает право на хамство?

– Что, что?