— Его Ельцин оставил при Путине, условие было — на четыре года премьером. Мне Володя Петров, сенатор, бывший замминистра финансов, рассказывал, как они с Касьяновым ходили к Ельцину какую-то проблему решать. Говорит: «Там Касьянов такое предложил, что я ох…л». «Что предложил?» — спрашиваю. Володя отвечает: «А не скажу». В общем, знающий человек Касьянов. Но как только четыре года, которые обещали Ельцину, прошли, Путин его тут же убрал. Путин не мог от Ельцина потребовать отдать президентский «мерседес» и три месяца ездил на моем, то есть на дубининском — Дубинин высокий человек, и «мерседес» у него был длинный и бронированный. Ельцин в свой сел и уехал, и Путин не мог ему позвонить, боялся. Детство такое.
— Ну, опыта-то он, конечно, набрал, нельзя же сказать, что он неспособный, но бэкграунд у него, конечно, не тот.
— Ну какое КГБ. Когда Маркуса Вольфа, руководителя «Штази», спросили, за что Путину дали гэдээровскую медаль «За заслуги перед органами госбезопасности ГДР», Вольф сказал: «У нас у каждой уборщицы такая медаль была». Хуже обосрать можно? Там он же не делал ничего, был контингент войск, следил за пьяными в Доме офицеров. Собчак — я думаю, да, тот его научил чему-то.
— Там было дело так. В 2002 году я пришел к этому, к Сечину. У меня с ним были прекрасные отношения, потом они по «ЮКОСу» испортились, но тогда были прекрасные. Я ему говорю: «Игорь Иванович, вы знаете, у меня осенью будет 4 года в Центробанке. Я не знаю, какие там мысли у начальства, но вот я бы не хотел оставаться». Сечин говорит: «Ты что, ох…л?». Я говорю: «Я не ох…л, у меня диабет, и врачи говорят — меняй работу. Вы выберите момент, когда у Путина будет хорошее настроение, и поговорите с ним обо мне». В феврале Путин собирал какое-то совещание по юбилею Ленинграда и тысячелетию Казани, и после совещания некоторым говорит: останься, останься, останься. И мне тоже сказал остаться и потом тоже говорит: «Ты что, ох…л? Ты что, к какому-то олигарху собрался?»
— А мы знали друг друга еще с Ленинграда, когда мы строили там вычислительный центр, он бегал в помощниках у Собчака, и тот ему сказал мне помогать. И вот он спросил про олигарха, я говорю: «Ну как, я три года работал в Международном московском банке и, видимо, пойду туда, мне там 12 тысяч долларов в месяц платили, я тогда все свои бытовые проблемы решил». Надо, говорю, выбрать нового председателя до сентября, а то вдруг не подойдет. Ну, договорились, что в мае решим. Через месяц какое-то совещание, и Путин говорит: а чего тянуть, давайте сейчас и решим.
— Фамилии не было. Я сказал — вы когда определитесь, вы мне за неделю до этого скажите. Что я ухожу, знает только моя жена. А через какое-то время — еду из Госдумы, и мне звонит Орлов и говорит, что слышал по радио, что я ухожу, и вместо меня Игнатьев. Я думаю, сука Кудрин, не мог мне, что ли, сказать? Сидел же рядом только что. Приезжаю к себе, секретарь говорит: Путин звонил. Перезваниваю, он говорит: вот я подписал. Я говорю: «Да я уже слышал, спасибо, но, Владимир Владимирович, вы же обещали мне хотя бы за день сказать». Он: «Ой, ты знаешь, я эти дни был так занят, забыл». И спросил: «Ну а что, тебе Игнатьев не нравится?». Я говорю: «Нет». «А почему?». Объясняю: он когда был в Минфине замом, у Касьянова, потом у Кудрина, он всегда отмалчивался. У него нет позиции. Он же и сейчас молчит все эти годы. Я понимаю, человек осторожный, жизнь его научила. Но он ведь просто не умеет ничего решать.
— А я же уже советовал Горбачеву, и Рыжкову Николаю Ивановичу. Как раз экономика рушилась, и я советовал, говорил им: не изобретайте велосипед, учитесь у Рузвельта, он в еще более сложной обстановке страну спас.
— При чем здесь социализм, проблема была одна и та же. Я говорил — нужно строить инфраструктуру и создавать рабочие места, настоящие, а не те, которые были. Безработица в Советском Союзе была чудовищная, хотя все делали вид, что работали. Нужно было переориентироваться на это, нужен был «новый курс». И сейчас нужен. Инфраструктура и рабочие места.