Нет дороги назад

Лютый – держал оборону справа, в его поле зрения попадали часть улицы и соседние виллы с участками, отделенные заборами. В нечастых промежутках, когда он не видел целей – он набивал магазины. Каждый из них – имел по сто двадцать патронов в обоймах, неприкосновенный запас. Они давно уже перешли на него…

Один из боевиков – попытался перебежать улицу, чтобы прикрывшись забором, продвинуться ближе к дому. Лютый снял его двумя выстрелами – первый прошел правее, после второго боевик споткнулся и упал. Остальные даже не попытались его вытащить. Верят, что кто погиб на джихаде – станет шахидом, и ему рай.

Какой шахид?! Какой рай!? Эти уроды вообще хоть представляют – как может выглядеть рай?! Они же в жизни ничего не видели.

– Доложить по боеприпасам! – раздался крик командира

По боеприпасам. Ну… два полных еще есть, и один автомат кормит. Пока жить можно. Еще и пистолет – на самый, самый край.

– Семьдесят! – выкрикнул Лютый, когда пришла его очередь, но его голос потонул в грохоте. Как будто землетрясение началось.

Здание вздрогнуло под ними. Но не развалилось. Обернувшись, он увидел, что один угол обвалился, там дым…

Мать их… из безоткатки садят. Еще пара выстрелов – и здание просто рухнет!

– Противник…

И в этот момент – появились вертолеты…

Там, где было безоткатное орудие – через минуту не было ничего, только пыль и дым в проулке, куда оно откатилось для перезарядки. Ракета Вихрь с термобарической головной частью, пущенная с предельной, двенадцатикилометровой дистанции – попала точно в цель.

– Дым. Давай дым!

Шашка с зеленым дымом – запрыгала на посыпанной гильзами крыше.

Вертолет – спасательный Сикорский-89 – не найдя посадочной площадки – был вынужден просто зависнуть над зданиями, сбросив вниз приспособление, среди авиаторов именуемое корзиной. Это что-то типа зонтика наоборот, предназначено для прохождения толстой кроны леса, поэтому низ заостренный и очень тяжелый как у копья. Пробив крону, он раскрывается и может поднять на вертолет до полутонны груза – или сбитого летчика со спасателями…

Чтобы убраться отсюда быстрее – с вертолета сбросили сразу две лестницы, и эту самую корзину, в которую они погрузили завернутого в ковер раненого. Удивительно – но они остались относительно целы, после такого безумного боя. Конечно, бронежилеты отработали свое на все сто – но одной защитой это было не объяснить. Правильно говорят – неожиданная, заставшая противника врасплох атака – дает меньше потерь, чем оборона.

Лестница – дрожала под ногами. Рядом с ней – хвостовой пулеметчик вел прикрывающий огонь и гильзы – летели вниз одна за одной, сыпались как град. Одна попала на кожу – но он и боли не почувствовал. С хвоста – он забирался единственный, хвостовой пулеметчик протянул ему руку и втащил на аппарель. Потом – повернулся и показал кому то известный еще со времен римлян знак победы – большой палец вверх.

Вертолет начал подниматься…

Неужели все?

Он поднялся и побрел вглубь вертолета. Там, над захваченным живым персом – колдовал врач, который всегда есть в экипаже спасательного вертолета.

– Ну, что? – спросил его командир группы. Он сохранял спокойствие – как будто они только что не прошли через сущий ад, не потерли людей.

– Состояние тяжелое – ответил врач – пятьдесят на пятьдесят.

– Точка – два! – заорали от кабины.

Им надо было забрать еще одну группу.

– Он сможет говорить?

Врач сделал отрицательный жест.

– Не сегодня. Состояние очень тяжелое.

Командир группы достал из нагрудного кармана что-то вроде портсигара, стальной, блестящий, судя по чистоте обработки поверхностей – дорогая, качественная штука. Достал шприц-тюбик с красным наконечником, протянул врачу

– Вколите ему это…

– Это невозможно – запротестовал врач – он не выдержит допроса. Сердце не выдержит.

– Колите. Это приказ. Он владеет информацией по персидскому ядерному оружию.

Надо было знать Россию и русских, чтобы понять, что произойдет потом. Да, русская армия, как и любая армия – строилась на том, что приказ – это как глас Бога с неба, и требует добуквенного исполнения. Но еще – у русских была и честь. Это слово – не было абстракцией, и русские офицеры говорили "честь имею" не просто так. Честь – нечто неосязаемое, но единое, делающее русское офицерство единым целым. Кастой. Кланом. Русский офицер мог застрелиться от бесчестья, или для того, чтобы не выполнять бесчестный приказ. В североамериканской армии этого не было. В британской не было. В германской не было. А в русской было. И ничего, даже ядерные взрывы и гибель десятков тысяч людей – не могла это изменить.

А русский офицер – врач, помимо чести был связан еще и клятвой Гиппократа. Которая тоже была не простыми словами.

И потому врач поднялся с колен, презрительно кривя губы.

– Если желаете, можете сами заняться допросом, господин офицер. Честь имею…