Нет другой двери… О Гоголе и не только

Сын, разговаривая с отцом, не видел его самого, а слышал только голос; и потому в мыслях своих пожелал видеть, в каком состоянии находится теперь его отец. На это его душевное желание отец Матфей отвечал, что «человек, облеченный плотию, не может вместить той славы, которую Бог уготовал любящим Его». Тем и кончился разговор.

5) Одна женщина, живущая во Ржеве, долгое время одержима была жестокой нервной болезнью. Никакие медицинские пособия ей не помогали, и она стала уже терять всякую надежду на выздоровление. Однажды ночью во сне ей явился отец Матфей и сказал, чтобы она ежедневно читала канон Сладчайшему Иисусу. Больная с радостью приняла этот совет и с тех пор болезнь прекратилась, истерические припадки более не повторялись. Это было в июле месяце 1858 года.

<2>

Созданный фантазией Ивана Щеглова (Леонтьева) и Дмитрия Мережковского образ отца Матфея подвигнул художника Илью Репина изобразить его на картине «Гоголь и отец Матвей» (1901–1902) в виде некоего громадного священника, нависающего над фигуркой писателя, которого он как бы давит своими обличениями. На самом же деле как внутренний, так и внешний облик отца Матфея был совершенно иным. Тертий Иванович Филиппов, ржевский уроженец, пишет в своих воспоминаниях: «О. Матвей не мог привлекать или поражать своих слушателей какою-либо чертою внешней красоты; он был невысок ростом, немножко сутуловат; у него были серые, нисколько не красивые и даже не особенно выразительные глаза, реденькие, немножко вьющиеся светло-русые (к старости, конечно, с проседью) волосы, довольно широкий нос; одним словом, по наружности и по внешним приемам это был самый обыкновенный мужичок, которого от крестьян села Еська или Диева отличал только покрой его одежды. Правда, во время проповеди, всегда прочувствованной и весьма часто восторженной, а также при совершении знаменательных литургических действий лицо его озарялось и светлело; но это были преходящие последствия внезапного восхищения, по миновании коих наружность его принимала свой обычный незначительный вид»[238].

Другой мемуарист, протоиерей Феодор Образцов, с отроческих лет знавший отца Матфея и оставивший о нем живые воспоминания, свидетельствовал на юбилейном собрании в память Гоголя в Тверской Духовной семинарии 17 февраля 1902 года: «Прежде всего припоминаю внешний вид о. Матфея. Говорят, что он был суровый, печальный, строптивый, мрачный фанатик. Ничего такого не было в о. Матфее. Стоит только взглянуть на портрет его, чтобы усомниться в этих словах. Напротив, он всегда был жизнерадостен: мягкая улыбка очень часто виднелась на его кротком лице, когда он говорил с другими; никто не слыхал от него гневного слова, никогда он не возвышал своего голоса: всегда был ровный, спокойный, самообладающий» [239].

Гоголь и отец Матвей. Художник И.Е. Репин. 1901–1902 гг. Бумага, графитный карандаш

Тертий Филиппов, который, как и граф Александр Петрович Толстой, был духовным чадом отца Матфея, передает рассказ о его первой встрече с ним в ржевской Спасо-Преображенской церкви (после чего началось их взаимное сближение). «Рассказывают ржевские старожилы, – пишет он, – бывшие тому будто бы свидетелями, что когда в средине обедни, совершаемой о. Матвеем, вошел в церковь граф и сопровождавшие его местные чиновники, пролагая ему путь, произвели неизбежный при их усердии шум и смятение, то о. Матвей в произнесенной им за этою обеднею проповеди не оставил этого обстоятельства без смелого и для всех присутствовавших весьма внятного, хотя и не прямо на лицо направленного обличения, и что это именно обстоятельство, само по себе весьма естественное, но по нашим нравам необычайное, и поселило в графе Александре Петровиче особенное уважение к о. Матвею. Мне никогда не случалось проверить этот рассказ спросом действующих лиц, но я нашел возможным упомянуть о нем, почитая его, по сходству с другими случаями из жизни о. Матвея, вполне вероятным: так как и проповедник в обличениях своих никогда не принимал в расчет человеческого лица, и скромный граф, как невольная причина происшедшего в церкви беспорядка, был вполне способен без ропота принять полезный для него на будущее время урок»[240].