У кузнеца он взял щит и шлем, просторная кольчуга была велика на три размера, но, другой не было. Меч дал староста Влад, с огромной крестовиной и рукоятью для обеих рук. Самый большой, что лежал в его сундуке. И сейчас тяжеленный меч волочился сзади, царапая камни. Куда делись эти упорные советчики, где они сейчас, когда так нужны? Что ему сейчас делать, куда идти? И зачем он выбрал эту неподъёмную железяку? Ведь говорили же — возьми пращу, и в дороге не мешает, и руку не оттягивает. Нет, меч ему понадобился, да побольше. С огромной крестовиной и рукоятью для обеих рук. Самый большой, что лежал в сундуке старосты. И теперь его уже жаль выбросить, память о доме всё таки. Лошадь староста дать пожалел, никто не верит в победу Ваньки-дурака. И теперь он один идёт пешком, до самой одуванчиковой пустоши, в ночи, под мерцающими звёздами. Шлем, похожий на тяжеленный казан с прорезью для глаз мешал смотреть. Из-за него он пару раз упал, споткнувшись о камни, и поэтому скоро запульнул его в овраг. Через километр, такая же судьба случилась с тяжеленной, и неудобной кольчугой, которая перекосилась набекрень, и сбилась комом где-то в районе поясницы. Щит он булькнул в лужу, раскрутив его изо всех сил. Меча хватит, а то пока доберётся до дракона, сил махать точно не останется. Капусту выбросить рука не поднялась, тем более, больше кушать было нечего, и на частых привалах он сочно хрустел даром деда Фёдора, с улыбкой вспоминая о его драконе. Зубы как у сушлика? Хорош дракон! Но, его улыбка сразу сошла с лица, когда он вспомнил, что ждёт его утром. Сбежать бы, пусть потом ищут всем селом. Никто его не найдёт, даже дракон. Хотя, нет, никак нельзя. Прилетит поутру дракон, и пожжёт всех огнём. Пусть он лучше один сгинет, ведь в случившемся виноват только он. И этот проклятый барсук. И… Баба Яга, будь она неладна. И эти ехидные гномы… А если? А если посетить этих сплетников, и надавать им сполна? Пусть теперь вместе с ним идут, и объясняют дракону, что всё придумали. Так-то по честному будет. И улыбнувшись такой прекрасной идее, он с лёгким сердцем направился к дубовой роще, где его ждала встреча с первой сплетнице в округе — Бабе Яге.
Вот и дубовая роща. Пройдя половину версты, на его пути оказалась неширокая речушка, на берегах которой росли бескрайние заросли рогоза и камыша. Теперь нужно идти вправо, до каменистого брода, и там, на пологом берегу и жила эта злодейка. Идти было не тяжело, роща была редкой, свет луны пробивался сквозь листву, освещая путь. Проклятый сыч начал пронзительно орать, от чего сердце пастуха каждый раз ёкало в груди. Засмотревшись на ночного крикуна, Иван споткнулся о корень, и загремел в овраг. Поднявшись, он разразился грозной руганью на латыни
— Эй, эй! Ты хто, добрый молодец? Чаво тебе надобно от избы старой баушки?
— Кто? Я Плантаго Медиа, рыцарь неотвратимого правосудия. Готова к смерти, старая ведьма?
— Хто? Плантатор Медленый? Поди, плантацию в другом месте основывай, не видишь — место занято. Лыцарь отвратительного правосудия, ишь ты. А энто не ты ли лыцарь, втайне дракону рога наставил. Того тоже вроде Плантатор величали.
От такого поклёпа, в глазах Ивана заклубились багровые облака, и он с остервенением начал рубить пенёк. И, толи меч стал волшебным, толи злость придала сил, но щепа полетела знатно, оставляя в пеньке крупные зарубы.
— Погоди серчать. Чаво не так? Да остановись ты, шальной!
— Что не так? Я — простой пастух, пас овец, никого не трогал. Барсук распугал стадо, я пошёл их собрать, по пути поболтал с общительным драконом, и всё. А ты сплетней распустила. Сейчас щепу нарублю, и подожгу костёр под твоим свинарником.
— Экий ты смелый лоботряс. Ивашка — дурачёк, вспомнила я тебя. А то — Плантатор Медленый, Отвратительный. А знаешь, Ивашка, скольких я дураков в печи изжарила, и съела? Без счёта! Поди прочь отсель, иначе…
— А мне плевать! Пока ты вылезешь, я тебя сам пожарю, — выкрикнул медленный плантатор, начав сверкать в ночи кресалом, подкладывая под корень сухой травы.