Нет голода неистовей

В том, что произошло сегодня — не было вины Лаклейна. Хотя он, судя по мрачному выражению лица, считал иначе. Но, тем не менее, вспоминая сейчас о своем поступке, Эмма злилась на него за то, что он удерживал ее рядом с собой. О чем он, черт его дери, только думал? Узнав о том, что ему пришлось пережить, Эмме стало ясно — сегодняшний инцидент был неизбежен. В конечном счете, он сорвал бы на ней всю свою ярость. И подобное могло повториться.

Но она этого не допустит. Потому что может попросту не пережить следующей вспышки гнева. А если ей каким-то чудом и удастся выжить, то она не хотела бы перед всеми оправдываться, что синяки на шеи и кровоподтеки в глазу у нее после столкновения с чертовой дверью.

Почему он ее не отпускает?

Чтобы выплескивать на нее скопившуюся боль.

Лаклейн обращался с ней, как с кровожадным вампиром. Все эти дни он выказывал свое презрение, словно она была одной из этих убийц. И если он не изменит свое отношение, то, чтобы защитить себя, она начнет вести себя подобно тем, кого он так ненавидит.

Сегодня они с Лаклейном должны достигнуть Киневейна, и уже завтра на закате она сбежит.

***

Эмма сидела в наушниках, упершись лбом о стекло, хотя в этот раз ничего не напевала.

Он хотел вытащить эти штуковины у нее из ушей и поговорить о случившемся, извиниться. Чувство стыда буквально грызло его изнутри. Еще никогда в жизни Лаклейн не чувствовал себя таким виноватым. Но он знал, что если сейчас заберет наушники, она попросту сломается. С их самой первой встречи он то и делал, что пугал ее, причинял боль. И сейчас Лаклейн ощущал, что Эмма была на грани, с трудом справляясь с событиями последних четырех дней.

Освещающие их дорогу фонари делали синяки на бледной коже ее шее еще заметнее, заставляя Лаклейна вздрагивать при каждом взгляде на них.

Если бы тогда он вовремя не пришел в себя, то мог… убить ее. И так как причины собственного поступка были ему не ясны — он не мог гарантировать, что подобное не повторится или что она в безопасности от него…

Вдруг какой-то писк заставил его насторожиться.

Нагнувшись к приборной доске, Эмма кивнула на датчик топлива, который сейчас светился красным и, не сказав ни слова, указала ему на съезд с шоссе. Она все еще молчала, и он прекрасно знал, это потому, что ей больно говорить.

Сидя за рулем этой машины — кажущейся ему теперь слишком маленькой — Лалкейн чувствовал себя растерянным и беспокойным. Да, он перенес муки ада, но, черт бы всё побрал, как он мог едва не задушить свою пару — неважно в каком состоянии при этом был — если все о чем мечтал до этого — найти ее?

Как мог так поступить с той, кто была его спасением?

Сейчас не имело значения, что он еще не сделал Эмму полностью своей. Важнее было другое — если бы он не нашел ее, не оказался рядом, и она своими ласковыми словами и нежными прикосновениями не уняла его боль, он бы все еще находился в том переулке, поглощенный пучиной безумия.

И чем он ей отплатил? Превратил жизнь в ад.

Съехав с шоссе, Лаклейн заметил автозаправку. И свернув на стоянку, припарковался перед колонкой подачи горючего, на которую указала Эмма. Как только он заглушил мотор, она тут же вытащила те штуковины из ушей. Лаклейн хотел было что-то сказать, но Эмма, посмотрев вверх, вздохнула и выставила руку, тем самым, прося дать ей кредитку. Лаклейн так и сделал, а затем прошел вместе с ней к колонке, чтобы посмотреть, как нужно заправлять бензобак.

Пока они ждали, он решился сказать. — Я хочу поговорить с тобой о том, что случилось.

— Забыто, — Эмма махнула рукой. Ее голос прозвучал хрипло, противореча этому нелепому заявлению. Резкий свет, исходящий от заправки, позволил рассмотреть ее правый, налитый кровью глаз. Она должна бы быть сейчас в ярости. Так зачем сдерживается?

— Почему ты мне все не выскажешь или не накричишь? Не выплеснешь на меня свою злость?

— Ты спрашиваешь, почему я не иду на конфликт? — тихо поинтересовалась она.

— Да, именно так, — ответил Лаклейн. Но, заметив ее взгляд, тут же пожалел о своем вопросе.

— Как же я устала, что каждый считает должным упрекнуть меня в этом! Теперь еще и тот, кто ничего обо мне не знает, бросает подобное мне в лицо, — в ее хриплом голосе начали проступать нотки гнева. — Более подходящим вопросом будет — Отчего мне не избегать конфликта? Разве ты не поступил бы так же, если бы… — оборвав себя, Эмма тут же отвернулась.

Положив руку ей на плечо, Лаклейн спросил. — Если бы что, Эмма?

Когда она, наконец, встретилась с ним взглядом, в ее глазах читалась мука. — Если бы всегда проигрывал.

Он нахмурился.

— Когда постоянно терпишь неудачу, то кем в итоге оказываешься?

— Это не так…