Нет имени тебе…

К Арчи мы пришли в его отсутствие. У кого был ключ, не знаю. Шлялись из мастерской в мастерскую, пили, а к ночи оказались на Васильевском острове, на чердаке старой пятиэтажки. Явились сюда затем, чтобы танцевать. Большой подиум действительно напоминал танцплощадку, к тому же здесь стоял магнитофон и валялась куча дисков. Остальная часть огромного чердака была разделена перегородками на отсеки, и мы бесцеремонно шлялись по ним и рассматривали, что там есть. Один отсек можно было бы назвать гостиной. Стеллажи с книгами и альбомами по искусству, низкие лавки, застеленные яркими половиками, столик для кофеепития. Наверху – антресоли, которые служили спальней. Два отсека – мастерские. Одна – для живописи, другая – для графики, с большим столом, над которым нависли мощные лампы, и гравировальным станком, металлическим со здоровым колесом сбоку, наверное, времен Петра Великого. Были еще сортир и душ, маленькие и большие кладовки и свалка похожих на театральные декорации холстин и деревянных конструкций.

Мы расположились в большой кухне, где было и выпить, и закусить. Отсюда курсировали на танцплощадку, сновали туда-сюда, туда-сюда. Я очень скоро плотно осела в кухне, где присосалась к коньяку, мешая его с вином и слушая доносившуюся музыку. А потом – провал.

Очнулась от жуткого сварливого голоса:

– П-шол вон, с-сука!..

Открыла глаза и поняла, что не дома. И тут же снова услышала этот нехороший, нечеловеческий голос:

– Вон! Др-р-рянь, р-рвань!

Страх вжал меня в постель, а глаза воровато осматривали все, что можно увидеть. Я лежала на большой тахте во вчерашней мастерской, на антресолях. Рядом возвышался могучий старинный платяной шкаф. Окна не было. Свет просачивался снизу, значит, наступил новый день.

– Ср-рань! – произнес некто издевательским тоном, и я поняла, что это вдрызг пьяный человек, возможно, хозяин мастерской, Арчи.

Черт возьми! Я даже не удосужилась узнать, кто этот Арчи! Я натянула одеяло под горло, продолжая дико вращать глазами.

– Дур-ра… – дальше последовал матерный эпитет и Арчи, если это был он, хрипло засмеялся.

Никаких попыток подняться ко мне он не делал, похоже, он вообще не двигался, наверное, валялся на полу. Очень осторожно я спустила ноги с тахты и затаилась. Молчание. Я была в одних трусах, наверное, вчера меня раздела и уложила Марго, поскольку я была не транспортабельна. Одежды своей я не увидела, на цыпочках дошла до лестницы и стала спускаться, приостанавливаясь и пытаясь обнаружить пьяную скотину. Внизу было то, что я вчера назвала гостиной. Перед окном, на круглом столике, стоял предмет, с которого отчасти сползла накидка, обнажив проволоку. Клетка! Подскочив к ней, я рванула тряпку и увидела висящего на прутьях серого попугая с красным хвостом-лопаткой, с белыми пятнами вокруг глаз.

– Гав-га-ав, – залаял он: – Га-ав-га-ав!

– Вот сволочь, – отозвалась я и заплакала. Попугай тоже стал всхлипывать и так меня насмешил, что я заржала, но он, видимо, счел ниже своего достоинства передразнивать меня, а может, слух у него был лучше, чем у меня, и он уловил шаги? Я-то услышала только щелчок и звук открываемой двери, а обернувшись, увидела мужчину. И это был Арчи! Конечно, он был удивлен, вряд ли голые девицы появлялись у него в доме каждый день, однако внешне он никаких чувств не выказал, только спокойно произнес: «Какая прелесть».

Я готова была снова зареветь и помчалась на антресоли. Меня догнал его бархатный, ласковый, чуть ироничный голос:

– Чувствуй себя как дома, а я пойду сварю кофе.

Потом мы сидели в кухне и пили кофе. Арчи был старше меня в два раза. От юношеской стройности ничего не осталось, был он невысок и округл, лицо – доброе, темные смеющиеся глаза и пушистые усы. И во всем его облике присутствовала внутренняя энергия и надежность. Казалось, он всегда знает, что нужно делать, и делает то, что нужно.

Я смотрела на него, и мне было спокойно и весело. И я подумала: хочу быть рядом с тобой, смотреть на тебя, слушать, быть твоей собакой, готовить тебе еду, стирать белье, рожать детей и делать все, что скажешь. Возьми меня за руку, и я пойду, куда поведешь. Все это, крайне сбивчиво, я пыталась объяснить ему вечером, когда мы, обнявшись, лежали в постели. Я стеснялась прямо сказать, что люблю его, потому что трудно, даже невозможно поверить, будто можно влюбиться в один миг. А в постели у нас все так получалось, словно наши тела, руки, плечи, ноги, наши губы знали друг друга давно и встретились после долгой разлуки. Я позвонила девчонкам и сказала, что остаюсь у Арчи.