Талгата, Удвара и их сородичей предали земле по обряду пустошей. Нойоном тайгута теперь стал один из сотников племени, звание же хана не взял более никто. Каждый убитый кочевник должен был получить скорейшее перерождение, а потому не следовало тревожить ушедшие души ни слезами, ни воспоминаниями. Не было у могил ни женщин, ни детей: им ни к чему видеть печать смерти на лицах родных. Место погребения выбрали вдали от дорог и от города, над ним не оставили ни насыпей, ни памятных знаков.
Лид сам закрыл лицо поверженного врага богато вышитым саваном, вернул хозяину его меч, щит, колчан со стрелами, тугой лук и упряжь для коня. В памяти народа остались лишь имя и рассказы о жизни и смерти единственного Великого Хана степи.
Над телами павших хольдингов насыпали курганы невдалеке от дороги. Отныне даже случайный путник мог сойти ненадолго в сторону, прочесть имена, высеченные на каменных плитах, закрывающих вход в мир предков, и вспомнить ушедших словом или хотя мы доброй мыслью. Лонхата уложили отдельно от остальных, а проститься с ним пришел едва ли не каждый житель Гилона и Витахольма. Свои дары принесли ему и конунг, и Йорунн, и Кит с Халой, и Эйдан и еще сотни хольдингов.
Вольные просторы принимали всех ушедших, не осуждая и не делая различий. Там нашлось место и Хольду, и его потомкам вплоть до Канита, там же теперь радовался быстрой скачке и свежему ветру Лонхат, ставший вновь молодым и полным сил. Эту бескрайнюю степь ласково омывали дожди и согревало яркое солнце, там пировали под общей крышей воины и их возлюбленные, а сраженья устраивали только ради забавы, ибо навредить друг другу души не могли, да и не хотели.
А потом в поле за городом зажгли костры. В их очищающем пламени должны были навсегда исчезнуть гнев и разногласия, и люди впервые собрались в отблесках света не как противники, но как друзья. Не было ни песен, ни праздника, но степняки преломили вместе хлеб и испили вино, закрепляя тем самым новую хрупкую связь между народами.
В этот вечер было много разного: и смеха, и слез. Вино и огонь согревали тела, а речи - сердца. Костры бросали на лица людей золотистые блики. В их свете все выглядело мягче и спокойнее.
Йорунн чувствовала внутри какую-то странную пустоту, которой не было места прежде. Словно часть ее жизни тихо ушла в прошлое, унося с собой горе потерь, тревоги и волнения. В наступившей тишине стало отчетливо слышно иные мысли, те, что за ненадобностью долго томились в ожидании. Дочь Канита тихо выскользнула из общего круга, присела поодаль, обняв согнутые колени, и застыла, глядя на танцующие языки пламени.
Из темноты вынырнул Кит. Он присел рядом с Йорунн и протянул ей наполненный до краев кубок. Второй такой же поднял к звездам и произнес негромко:
- Я пью за тебя, прекрасная воительница! В счастливый день мы встретились впервые. Ты подарила мне тепло и уважение, о которых и мечтать было бы дерзостью. Знаю, вскоре наши дороги разойдутся, и, возможно, навсегда. Но то недолгое время, что мы шли вместе, я буду помнить до конца жизни.
Йорунн удивленно моргнула.
- Откуда ты знаешь, что я уйду?
- Я же отличный лучник, или забыла? Видеть - это то единственное, что я умею по настоящему хорошо.
Она рассмеялась и слегка толкнула его в плечо, едва не расплескав питье. А затем спросила, враз посерьезнев:
- Ты простишь меня?
- Нечего прощать, моя госпожа, - он склонил голову. - Знаю, тебя ждут другие дела, и ты достойна только самого лучшего под этими звездами.
Он осушил свой кубок, поклонился почти до земли, и вновь скрылся в темноте.
Йорунн еще немного посидела у костра, затем встала, взяла в руки кубок, и отправилась искать Халу. Ей хотелось сказать ему так много. Он стал частью ее жизни, неотъемлемой, как дыхание. Йорунн знала, что не сможет дать ему того, чего жаждало его сердце, но и найти в себе жестокости, чтобы оттолкнуть навсегда, не смогла. Хала должен был стать свободным, а не отвергнутым, поступить с ним так было бы в высшей степени подло.
Верный спутник нашелся подле Лида в окружении друзей и союзников. Рядом были и нойоны, и даже Ульф сидел неподалеку, любуясь россыпью огней в синем бархате неба.
- Хала из Гилона, - громко произнесла Йорунн. Разговоры разом смолкли, и все взоры обратились к ней. - Окажешь ли ты мне честь, позволишь ли назвать тебя братом, не по праву крови, но по своему выбору?
Хала удивленно обернулся, даже в таком свете было видно, как он взволнован. Изумление заставило его умолкнуть на полуслове. Даже в плену, в шаге от гибели он оставался спокойнее, чем в этот миг. Наконец, совладав с собой, он ответил:
- Для меня нет и не будет более высокой награды, госпожа.
- Тогда прошу всех вас, - Йорунн повернулась к стоявшим рядом людям, - стать свидетелями нашей клятвы. Принесите стрелы и два меча!
Лид смотрел на этих двоих с легкой улыбкой. Конунг всегда знал, что однажды они соединят свои судьбы, ошибся лишь в том, как именно это произойдет.