-Убирайся прочь – процедил парень, вставая и направляясь ко мне. Когда он попытался схватить меня за плечо, чтобы вышвырнуть за дверь, я сделал резкий подшаг вперёд и загнал клинок ему между рёбер в сердце. Быстро и неожиданно для мертвеца. Тратить время на попытки вытащить оружие я не стал, а просто посторонился с пути падающего тела, а затем вышел обратно к майору.
-Болтать было не обязательно – проворчал он.
-Давать мне штык-нож тоже. Пережал бы ему шею телекинезом и дело с концом – пожал плечами я.
-Это не дело, ты должен был сейчас почувствовать каково убивать своими руками, чтобы потом не дрогнуть. Ладно, иди в свою комнату.
-Есть – ответил я и отправился спать. Уже в кровати мне вспомнилась фраза «Дай нам бог сил изменить, то что возможно изменить. Смирения принять то, на что мы не можем повлиять. И мудрости, чтобы отличать одно от другого». Что ж, надеюсь я поступил мудро, а не малодушно.
Глава 6
Моё обучение шло своим чередом, занятия и самоподготовка съедали почти всё время. Псионические дисциплины чередовались с общими предметами и военной подготовкой. И чем дальше всё это продолжалось, тем больше я задумывался над тем, кого из меня готовят. То что я стану военным специалистом было понятно. Но кроме того из меня по сути делали социального инвалида. Отсутствие общения с кем-то кроме двух учителей накладывали свой отпечаток. К счастью я судя по всему был уже состоявшейся личностью не смотря на стирание памяти. Но всё же бытие определяет сознание.
Хотя наверно можно было считать себя везунчиком. Если обычного ребёнка – псионика помещают в такую же среду, то на выходе должен получаться нелюдимый социопат, который более напоминает исполнительный механизм, чем человека. Автоматон к винтовке приставленный. Наверно это было логично со стороны верхушки общества. Псионики по сути не становились частью этого самого общества, а значит не могли оказывать значимого влияния. Разделяй и властвуй во всей красе. К тому же вряд ли кого-то из нас учат психологии, экономике и тому подобным вещам. На выходе получаем хороших специалистов, но никаких руководителей.
По обмолвкам Фёдорова я понял, что при этом мы всегда находимся на полном обеспечении из казны, но всегда при этом под контролем. Относительную свободу псионики получают только ближе к преклонному возрасту. Сам майор тому пример, он перешёл с настоящей военной службы в наставники. Кто-то идёт другим путём и переквалифицируется в те же хирурги или становится следователем, которому не один допрашиваемый не способен соврать.
Но грозило это мне не скоро, если я вообще доживу до такого счастья. В пятнадцать мироздание в лице наставника сделало мне подарок и я получил доступ в сеть. Пусть крайне урезанный и ограниченный, но тем не менее наконец появилась возможность изучать мир за пределами места, где я живу, чтобы не быть «уж совсем валенком». А ещё читать новости. И они не радовали. Шторма имматериума постепенно стихали, а значит приближался момент выяснения отношений между звёздными государствами. И мне придётся принять в этом карнавале насилия непосредственное участие, никуда не денусь. Хорошо хоть не в роли обычного пехотинца, которые горят в огне сражений как дрова. Псионик – это элитная боевая единица. Но не стоит забывать, что таким и задачи ставят не из простых.
Хотя обычная пехота в нарождавшемся Союзе Четырёх была очень солидно упакована. Надёжная броня с экзоскелетом и сервоприводами. Мощное личное оружие, рядом с которым охотничья семерка рядом не стояла. Продвинутая электроника. Только был нюанс. Пехотная винтовка Д-25, так же известная как четвертак или дырокол, которая стояла на вооружении Союза и делалась на Вохле-4, давала представление о том, в чью пользу идёт соревнование щита и меча в наше время. Пехотная броня Легионер-12 нормально держала попадание дырокола только нагрудной бронепластиной, наплечниками и шлемом. Игла, которая использовалась в винтовке в качестве снаряда, успешно делала дырки в остальных местах брони. В первых версия она ещё и ломала гордому носителю легио шею, но проблему удалось исправить, соединив шлем с остальной бронёй сервоприводами. Но в тяжёлом сотрясении мозга радости тоже мало.