Читаем Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001 полностью

Мы живём, Ваня и Тоня, так же, как и вы, то есть перемогаемся, тянем с трудом ниточку своей жизни. Да и то сказать, мне через десяток дней пойдёт 77-й годок, а Марье в августе стукнет аж 80 лет. она ныне всё чаше и чаще норовит прилечь, а ведь всю жизнь была на бегу, в работе, в заботе... С трудом перезимовали. Зима у нас была суровая, и Бога да власти благодарим за то, что нас не заморозили, как многих жителей, и в квартире было тепло. Я после инфаркта всё ещё не отошёл, почти ничего не пишу, собираюсь после Дня Победы в деревню, может, на огороде отойду и возьмусь и за работу. Только что вышел из больницы, месяц отлежал, стали плохо ходить ноги, село зрение и слух, плохо дело с кишечником, но ничего, ещё потянем маленько.

Со всеми вас праздниками, дорогие наши, и прежде всего с Пасхой и Первомаем, да и с горьким Днём Победы тоже. Здоровья и здоровья! Никто из наших фронтовиков ко мне более не пишет, видно, совсем одряхлели.

Обнимаю, целую. Ваш Виктор



5 мая 2000 г.

Красноярск

В газету "Вечерний Красноярск"

Горькое чувство стыда, неловкости и беспокойства заставило меня взяться за перо в связи с поднявшейся в последнее время волной злобы, захлестнувшей наш город и земляков моих.

Как будто люди совсем забыли заповеди Христовы и из них главную из главнейших: «Не судите, да не сулимы будете». Запамятовали они в годы коммунистического режима выстраданную страшную поговорку: «Кто в тюрьме не был, тот будет, кто был, тот не забудет». И древнюю русскую, оказалось, вечную пословицу забыли: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».

Мы его и без того прогневили, нашего Господа, крепко и надолго: повсеместные пожары, наводнения, крушения поездов, падения самолётов, взрывы на газопроводах и в домах; волна убийств, возврат изжитых вроде бы болезней — туберкулеза, тифа, холеры: подкравшиеся к нам страшные беды — наркомания, СПИД, поголовное пьянство. Это ли не гнев Божий, карающий нас за нечестивые деда и помыслы?

Привезли человека, перед которым ещё недавно заискивали и просителями были многие горожане. Посадили в тюрьму несколько недавних сильных мира сего, заподозренных в мздоимстве и нечистых делах. Их преступления нужно ещё доказать. Если виноваты, судом праведным упредить тех, кто жив и желает жить нечестно, кто жирует на бедах людских и норовит вырвать кусок у ближнего своего. Не забывая при этом, что за скамьёй подсудимых и за всесильным креслом судьи, карающего нечестивых, стоит всезрячая. нетленная тень, напоминая о том, что «все мы, все мы в этом мире тленны».

Злорадствовать же, бить лежачего — распоследнее, гнусное дело, и с торжеством отрезать головы жертвам свойственно лишь диким племенам.

Кажется порой, люди забыли об этом. И губернатор наш [А. И. Лебедь. — Сост.], ещё недавно проявлявший терпимость и снисхождение к «чирикающим» на телевидении и по радио мальчикам и девочкам, говоривший твёрдо: «Они хотят вывести меня из терпения. Не дождутся!» — не всегда умеет подняться над казармой.

Выше, всегда выше всего этого надо быть Вам, Александр Иванович! Должность к этому, обязывает, огромная ответственность, возложенная на вас народом. И вослед моему вам поздравлению с юбилеем напоминаю о том, что вы хоть и генерал, и губернатор, но тоже смертны, и я это по себе знаю, что после пятидесяти лет годы катятся под уклон очень быстро.

Я порой думаю: неужели тяжкие времена и страшные беды нас, русский народ, ничему не научили? Неужели коммунистические головорезы и костоломы, желающие нового помрачения российского разума, новой свалки и братоубийства, снова затмят, зачернят наш здравый смысл, с таким трудом, через такое горе, через такие громадные потери к нам возвращающийся? Неужто мы окончательно заматерели и погрязли во зле?

Новой смуты, ещё одной свалки нам не пережить, не хватит на это наших ослабевших, редеющих рядов, повреждённого, если не надорванного российского здоровья.

Не поддавайтесь тёмным сатанинским силам, русские люди! Постарайтесь жить по справедливости, быть милосердными друг к другу и нетерпимыми ко злу, разрушающему души. Не гневите Господа!

В. Астафьев



21 мая 2000 г.

Красноярск

(А.Бондаренко)

Дорогой Алёша!

Так я и не выбрался в Овсянку. 11-го звонил, чтобы сказать тебе спасибо и попрощаться, но мне сказали, что ты уже уехал. Очевидно, подвернулся транспорт. Все ещё здоровье у меня барахлит, но завтра улетаю в Москву на наделю, на международный конгресс Пен-клуба. Мог бы и не лететь, но я три года не был в Москве, и накопилось много неотложных дел. Огород в деревне обещают посадить Галя и Катя, наверное, в выходные эти и посадят, потому как второй день держится хорошая погода. Бог всё ещё не оставляет русский несчастный народ без своих милостей, ведь не дай и не приведи Господи остаться людям без огородины, без овощей — голод поголовный будет.

Сестры чего уж посадят, то и ладно, грядку моркови, грядку свёклы и чеснока, да картошку закопают, и у меня душа ныть перестанет, что огород пустует, как у распоследнего пролетария.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Аббатство Даунтон
Аббатство Даунтон

Телевизионный сериал «Аббатство Даунтон» приобрел заслуженную популярность благодаря продуманному сценарию, превосходной игре актеров, историческим костюмам и интерьерам, но главное — тщательно воссозданному духу эпохи начала XX века.Жизнь в Великобритании той эпохи была полна противоречий. Страна с успехом осваивала новые технологии, основанные на паре и электричестве, и в то же самое время большая часть трудоспособного населения работала не на производстве, а прислугой в частных домах. Женщин окружало благоговение, но при этом они были лишены гражданских прав. Бедняки умирали от голода, а аристократия не доживала до пятидесяти из-за слишком обильной и жирной пищи.О том, как эти и многие другие противоречия повседневной жизни англичан отразились в телесериале «Аббатство Даунтон», какие мастера кинематографа его создавали, какие актеры исполнили в нем главные роли, рассказывается в новой книге «Аббатство Даунтон. История гордости и предубеждений».

Елена Владимировна Первушина , Елена Первушина

Проза / Историческая проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное