Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Письмо твоё застало меня в момент, когда я после двухгодичной муки и проволочек наконец-то раскачал себя на славную и самую большую главу «Царь-рыбы» и уж не оторвался, хотя мне, как всегда, захотелось тут же засесть и хоть на бумаге поговорить с тобой.

Глава эта была какая-то неловкая, всё что-то мешало её написать. Да и вся книга так идёт: то воспаление лёгких, то супом ногу обварил, то дети женятся, то папу надо везти, то самому юбилей справлять, и если б не самодисциплина и сибирский упрямый лоб, бросил бы всё. Но теперь уже легче глава начерно написана, вся книга, пусть и сырая, но в сборе, а доделывать, домучивать — это уж дело писателя, а не человека, тут уж профессиональная машина пусть скрежещет шестернями, но домалывает.

Впереди ещё часть июня и июль. В июле, может, осенью, надо съездить за отцом — и всё, можно отправляться на Байкал — заработал моральное право быть там, считать себя в отпуске, хотя с деньгами и туговато.

Мой деревенский дом полон и берёт много — все детки, замужние и холостые, сироты братовы — все, считай, на моей шее, хотя им кажется, что живут они сами собой, на свои средства. Да я и не угнетаю их сознанием нахлебничества, пусть так и думают, а умру — почувствуют. Работоспособность, хотя уж и не прежняя, ещё сохранилась. Конечно же, и страх сохранился: не так получилось, видать, весь порох вышел, выписался, издержался...

Деревня и дом мой здесь принесли мне не только радость, а счастье — такая здесь тишина, красота, рыбалка, уединение, физический труд и хлопоты отвлекают от самокопания и политицких размышлений. Убухал все деньги купил «Волгу», чтобы ещё и транспортную зависимость аннулировать, да и от вологодских «друзей» быть подальше. Разглядел я их, убедился, что пристального к себе присмотра они не выдерживают и не стоят — дерьмо, собранное в старинный крашеный туесок из милой бересты, прикрытое сверху благолепной иконкой русского письма, но уже осыпавшейся, растрескавшейся и отцветшей до доски, потерявшей всё, кроме сознания: «Это мы на ней изображены!..» Знаю теперь, отчего родилась и приводящая Белова в бешенство, от того, что точна, поговорка: «Вологодский конвой шутить не любит!..»

Ну-с, вот, значится, главу закончил, хотя и не без греха, заболели зубы, — всё вынес, вытерпел и в Союз не ездил, пока её, проклятую, не завершил.

Машина стоит в конюшне, где раньше корова и конь жили, молча стоит ждёт Андрюшку — он заканчивает университет, распределили в Вологду. Сюда же и Толька с семьёй переедет — запился, бродяга, по бабам ходит, пропадает, надо, чтоб на глазах был.

Был у меня по весне Женя Капустин несколько дней, нарыбачился, задохнулся, глядя на меня печальными глазами, — понял я его, бедолагу, мечту выговорил. Купил ему тут избёнку аж за 150 рублей — старенькая, хроменькая, но славная избушка. А Женя свалился — сказываются раны, отнимаются ноги, лежит вот в больнице и мечтает лишь о том, как скорее попасть в деревушку. Жду его на следующей неделе. Марья посадила в их огороде редиску, лук, чеснок, салат, морковь, репу и картошку. Я сегодня её окучил. Хорошо на участке, белый морковник цветёт чуть не выше избы, яблоньки растут, красная смородина под окном вызориваться начала. Когда покупал избушку, думал, может, и другой Евгений, который Носов, приедет, когда захочет поработать, — вот ему и угол отдельный, топи печь, пиши, думай, а потрепаться ко мне придёшь — двести сажен ходу. Право слово. Женя, приедь осенью и увидишь, что сманивал я тебя не зря...

Рассказ твой, «Переправу», мне прислали из Курска ещё до появления его в «Лит. России». И я подумал, не написать ли тебе — для раскачки — таких вот «мелочей» побольше. И про муравьев в дровах, и про повара, и про всё, что ты помнишь, — это можно и нужно делать для поддержки формы и в малом промежутке времени, иногда и на ходу. Мне очень хочется, чтобы ты работал, ибо работа наша — жизнь.

Я получил письмо от Пети Сальникова и не знаю, куда ему писать. Очень я люблю этого дивного мужика и, будь на месте бабы, никого, кроме Пети, не выбрал бы себе в «вечные спутники». Но как и чем ему помочь? Думаю, что в Курске, возле тебя, ему было бы полегче, поспособней, что ли. Ну, смотри сам, а я боюсь, чтоб он не потерялся.

Я если из Астрахани поеду (туда полечу), дам тебе телеграмму, хоть коротко повидаться на вокзале. Миша Колосов вроде бы собирается на Байкал. Очень жаль, что не получается у тебя. Там нас ждут: шлюпку, удочки — всё приготовили. Но работа есть работа.

Милый ты мой старичок! Сколько бы я тебе ни писал, всё будет мало, всё не выговориться, потому закругляюсь. Кланяюсь тебе и твоему семейству: Вале, Жене, Тане, Ирине, Ромке — всем-всем! А перед моими глазами стоит книга на японском языке и на её корке твой и мой портреты.

Целую, твой Виктор

2 июля 1975 г.

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!