Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Осенью я продолжу работу над романом, а пока сижу всё ещё в деревне, и поскольку у нас каждый день льёт дождь, довольно прохладно, ничего не осталось мне делать, как сесть за стол и завершить «Последний поклон». Написал две заключительные главы и с печалью закончил работу, которая продолжалась почти тридцать лет и доставляла мне такое удовольствие, какового не доставляла ни одна книга моя.

Скажи и мужу своему спасибо за письмо. Спорить нам не о чем, поскольку главного предмета, о чём могли бы мы спорить, не было и нет, то есть армии как таковой у нас не было и нет. Есть загнанная в казармы толпа рабов, пользующаяся, кстати, уставом, писаным ещё для рабской армии Рима, и с тех пор на нём лишь корочки менялись. Всей дальнейшей работой в романе я как раз и покажу, как армия рабов воевала по-рабски, трупами заваливая врага и кровью заливая поля, отданные бездарным командованием тоже рабского свойства. Почти четыре миллиона пленных в один год никакая армия не выдержит, а рабы могут всё, они скот бессловесный, и скот этот воспитывается сперва казарменной системой, а уж и доводится, окончательно на колени ставится в самой казарме. Дедовщина так называемая нужна нашим дармоедам-генералам, как когда-то в лагерях блатная рвань нужна была, чтобы, ничего не делая и даже свои полторы извилины не утруждая, можно было управлять ордой рабов, одетых в военную форму.

Ну ладно, ещё раз спасибо! В Алма-Ату пока пути нет, а вот в Барнаул на шукшинско-соболевские чтения поеду. Толя Соболев — не путай с мудаком Леонидом Соболевым! — был моим приятелем, да и фронтового друга, живущего на Алтае, надо навестить. Будешь вдруг в Сибири, позвони 25-49-84, казахи будут действовать у меня и во второй книге, так что все твои советы не раз пригодятся.

Кланяюсь. Виктор Петрович

А возможно, и придётся мне поехать в Казахстан. Кто знает.

1991 г.

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

И вёрстку, и договоры успел получить за день до отъезда. И очень хорошо. Я не торопясь хоть раз прочитаю вёрстку.

Жил в деревне, почти не приезжая домой. Жил вместе с Полей, чтобы хоть маленько высвободить Марью Семёновну, Поля — человек очень хороший, с ней не соскучишься, и вольная жизнь по нутру ей, только грязнуля страшенная и с дедом зубатилась так же бойко, как и дед когда-то, в незапамятной дали, зубатился с любимой бабушкой Катериной.

Я был более или менее покоен, прочитал почти все скопившиеся рукописи, все дрянные, кроме одной, и в сладость души пописал «затеси», а больше занимался огородом, землёй, и не нахожу занятия более приятного и полезного.

Лето у нас, начавшись с пожаров, так и бродит по горам и долам с громами, молниями, пужает людишек огнём небесным, опрокидывает ушаты воды, а когда и град запустит. Бурьян растёт ошалелый от счастья, я так до конца с ним и не справился, огородина тоже растёт, если не дать её заглушить. А на государственных-то, на социалистических полях заросло всё. Ни полоть, ни окучивать, ни копать, ни убирать некому, а кушать все требуют, аж за грудки берут.

Что-то совсем у нас всё разладилось. Время показало — а я это и заранее знал, хотя и не провидец, не надо тут быть провидцем — ни к какой свободе мы не готовы и употребим её себе во зло, как это не раз уже на Руси святой бывало. И выхода, откровенно говоря, я, живущий «среди народа и народов», — не зрю. Как бы нам в ящик не сыграть вместе с перестройкой иль в геенне огненной не сгореть. Ведь «большевик никогда не сдаётся», как мы дружно пели в детстве, и он, не признав своего поражения, может хлопнуть картой козырной и таким образом остаться на веки веков непобеждённым, не сдающимся и правым.

Пришла Марья Семёновна, пробует заняться сборами. Закругляюсь. Всем кланяюсь, всех обнимаю. Вёрстку, скорее всего, пошлю с дороги.

Будьте все хоть немного спокойны, и жизнь пусть к вам будет милосердна!

Целуем я и Марья Семёновна

22 октября 1991 г.

Красноярск

(семье Черношкуров)

Дорогие мои Черношкуры! Лидия, Лариса. Лёня и Павел!

Поклон Вам из далёкой, по-осеннему притихшей Сибири с уже нагими лесами, отлетевшими птицами, с грустью в природе и народе, толкущемся в очередях возле пустых прилавков.

Ещё летом, будучи в деревне, получил я от вас письмо. Лидия в письма такая же, как и в жизни, я слышу её голос, читая письмо, а «звук» в слоге, на немой бумаге даётся только людям искренним, душевно одарённым, А тут от Лидии ещё одна весточка и посылка! Можно было всё это и не посылать, но раз уж послали, то и спасибо! Особое спасибо от Поли — внучки — за шоколад. Я одну шоколадку отдал бабушке и Поле, а другую положил к себе в стол, но хитренькая наша Поля, прикончив бабушкину шоколадку, стала навещать мою комнату и спрашивать: «Деда, нет ли у тебя чего-нибудь сладенького?»

Что сделаешь, дети наши лишены и необходимых продуктов и вещей, о лакомствах и говорить не приходится.