Читаем Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001 полностью

В деревне я когда и выскочу на веранду иль на улку в рубахе, и когда испортилась погода, похолодало, быстренько приобрёл обострение — сам же и лечусь, а обострение раз от разу тяжелее и тяжелее. Лечился и работал (у меня ведь большое, аж в 15 томов собрание сочинений выходит), и вот самый толстый и самый трудный том подошёл, 10-й, да и 11-й тоже, роман и последние повести. Писал комментарии и накатал аж 35 страниц к 10-му тому, еле выволок эту работу. Вчера приезжал издатель и всё разом уже сделанное, напечатанное, оформленное увёз. Опять Бог помог, милости его ко мне бесконечны. В нашу знаменитую библиотеку взяли научную работницу, которая специально занимается моим фондом. Этакая мышка-норушка, бойкая, умненькая, видит, что я нос опустил, интересуется, что такое? Я говорю, не просто такое, но и этакое — вот пришла пора правку и комментарий к роману печатать, а моя секретарша не только печатать, но и есть не может, а она заявляет: «Давайте я напечатаю». Я говорю, писал-то хворый, и сам уж свои каракули не разбираю. Она говорит: «Я разберу». Я говорю: «Ну, где не разберёшь, а не разберёшь многое, зови меня, я продиктую». Ничего диктовать почти не пришлось. Всей библиотекой они трудились и всё сделали мне, как надо. Я отнес подарочек моей помощнице, она в отпуск собралась, сказал, что за это отдам им в отдел рукописи и черновики, и машинописный текст, и вот чудо — пришла начальница библиотеки и принесла твоё письмо. Такой хороший день завершился тем, что вечером приехал мой приятель — писатель из Енисейска, он делает книгу о лесе, и я позволил с ним одну рюмку водки (больше-то не могу, прею шибко).

Хотел, как и ты, с ходу ответить на твоё замечательное письмо (натуры-то одинаковые, шибко горячие, и не знаю, как у тебя, но ещё и восторженно-дурные) и хорошо, что не написал. Я придумал, как нам быть. Если ты и соберёшься в этот загадочный ВГИК, то ведь не раньше сентября, и в июне должен приехать Андрей из Вологды. Я с ним отправлю тебе пакет с книгою и в книгу вложу деньги, и ты сможешь приехать сюда. Ныне ко мне народу — валом и что там какая-то, пусть и крупная деваха-корреспондентка иль, как моя покойная тетка говорила — жульнаристка, девчонки из библиотеки устроят с жильём, у той же Нади, что научная сотрудница, можешь переночевать, она одинока и почти все наши библиотекарши, как им и положено, одиночки или матери-одиночки. Девки очень порядочные, славные, а возглавляет их Аня. мать-героиня, как я её зову — трое у неё детей, двое уж при мне родились. Она из старообрядческой семьи и отчество ей будет — Епиксимовна.

Вот как я решил. Так что копи мужества и отпуск хороший, где-то в июле, глядишь, и состоится наша встреча, хотя я её боюсь не меньше, чем ты. Бог даст, всё устроится к лучшему. Я уж сто раз смотрел на твои взрослые фотки и не ощутил тебя чужой, что-то родное брезжит. Я и не встречи боюсь, а разлуки, уж очень я привязчив есть к хорошим людям. За что и страдал много, да и страдаю.

С Андреем, коли встретишься, можешь вести себя по обстоятельствам, парень он умный, но так жизнью помят, что на себя замкнут и по характеру вроде бы суров, однако в душе-то раним, на доброе слово отзывчив, и у него опять сложности начались, потерял он. кажется, и вторую работу. Буду уговаривать его переехать в Сибирь, мать его бесконечно любит, и устал он без нас и от вологодчины тоже, к которой так и прирос сердечно.

Ну-с, а теперь о творчестве твоём — всё прочел внимательнейшим образом и не знаю, как там киносценарии у тебя будут писаться, а тем более романы. Я так боялся романа, что затянул сроки его создания и вот не знаю, закончу ли. Те же вещи, которые я называл романами или критики за меня называли — «Царь-Рыба», «Печальный детектив» — всё же на дальних подступах к этой наисложнейшей, громоздкой форме прозы. Но жульнаристом, пока что калибра «Красного Севера» иль другой какой областной газеты, ты вполне можешь уже прокормиться. Слава Богу, нет в твоих творениях бойкости пера, самоуверенности, развязности, столь свойственной современной провинциальной журналистике. У нас она просто валом валит — это от бесталанности, малой квалификации и неуважения к писателю и профессии. Бог ласт, явишься, посидишь в библиотеке и убедишься в том, как не надо писать. А романы дело дальнее и оч-че-нь надсадное и трудное, попиши-ка рассказы, очерки, осмысли мир и себя в нём, а тогда уж дерзай, с Богом.

У меня в моём лесу (он в огороде) на кедре, которому 20 лет. появились первые шишки — это на 10 или 15 лет раньше сроку, а всё оттого, что я его, кедр-то, люблю и лелею. Впрочем, любил я и люблю не одни только кедры, но и кое-что и женского рода, и от того грехи мои имеют продолжение, да ещё и с последствиями, об чём ты непременно узнаешь. Сей творец натворил кое-что за жизнь свою уже длинную. Мне ведь уже 73 годика, пора бы и угомониться, но. как говорит учение «Дао», угомонишься и незачем станет жить.

А эти мои слова для твоей любимой тёти Зины.

Перейти на страницу:

Все книги серии Нет мне ответа.. Эпистолярный дневник

Нет мне ответа...
Нет мне ответа...

Книга представляет собой эпистолярный дневник большого русского писателя Виктора Петровича Астафьева. Дневник, составленный из нескольких сотен его писем, почти ежедневно из года в год отправляемых им в разные уголки страны родным и друзьям, собратьям по перу, начинающим авторам, в издательства и редакции литературных журналов. В них с предельной искренностью и откровенной прямотой отразилась жизнь выдающегося мастера слова на протяжении пятидесяти лет: его радости и огорчения, победы и утраты, глубина духовного мира и секреты творческой лаборатории прозаика. В них страдающая мысль и горестные раздумья сына своего Отечества о судьбе его многострадальной Родины и ее народа, великой частицей которого он был.Большинство писем Виктора Астафьева публикуется впервые.

Виктор Петрович Астафьев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги