Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Я прожил на Вологодчине в уважении и почёте десять плодотворных лет и на родину, домой, вернулся «на белом коне», иначе сюда и нельзя было возвращаться, здесь тоже шёл затяжной провинциальный бой, и лютая посредственность с помощью крепкого, беспощадного крайкомовского руководства беспощадно давила всё талантливое и живое. Мне с уже утвердившимся авторитетом удалось переменить климат и творческую дремучесть сибирского города. Удалось в родном селе помочь построить сельскую библиотеку, лучшую В России; удалось выхлопотать и настоять, чтобы в селе была построена церковь; удалось остановить лесосплав на родной реке — Мане; нынче удалось издать в Сибири полное, пятнадцатитомное собрание сочинений и сделать для края много, что зачтётся перед Богом.

А остальное меня уже не занимает. Года влекут в тишину, к одиночеству и покою. Рядом жена и внучка. Дочь — чусовчанка, увы, уже одиннадцать лет лежит на горе, под овсянскими берёзами, и нам место рядом приготовлено.

Было бы хоть немного лучше в России, было б и на душе спокойней, а то всю жизнь в тревогах, заботах, словно с резьбы сорванные, крутимся, крутимся...

Сейчас пишу только для души, «затеси» пишу — изливаю душу на бумаге.

А книжка Рябинина мне понравилась. Читается легко. Из неё узнал многое из того, что мне было неизвестно о жизни литературного Урала и о Клавдии Васильевне, царство ей небесное.

Вот тоже пермский штрих. Приезжает в Быковку на охоту Лёша Домнин с кем-то и мимоходом говорит: «Ты знаешь, умерла Рождественская». Я в претензию: «Что же не сообщили? Я бы на похороны приехал». — «Да я и сам узнал об этом случайно», — беспомощно так произносит Лёша, добрый, компанейский мужик, но и забулдыжный тоже. Ох-хо-хо-о! Мать-Россия! Её и в самом деле ни умом, ни разумом не понять и не обнять.

Не сердитесь уж Вы на Рябинина-то. Всё же доброе он дело сделал. Я-то его почти не знал, мимоходно раскланивались и только, да он, по-моему, не очень и стремился в писательскую компанию — где-то мелькнёт, что-то молвит — и след простыл. Как писателя-то за Уралом почти никто его и не знал, и книжка его — это предел его творческих возможностей, даже меня удивлявших, но кое-где и порадовавших.

Может быть, мне ещё доведётся побывать в Перми, ведь что-то тянет, память зудит и точит голову, под сердцем порой становится сладко от воспоминаний. Счастливое свойство человека — забывать всё горькое в прошлом. Вот и я позабыл все горечи, испитые на Урале, помню только хорошее, и свет во мне идёт из прошлого далека.

Пусть всем, кого я знал и знаю, живётся хорошо, все будут здоровы, а те, кто переместился за город, все мои товарищи — соратники по труду, которых я навещаю каждый приезд, пусть спокойно спят и Господь охранит их покой.

Детям Вашим и внукам здравия и бодрости, мужу свету светлого. Вам хлопот поменьше и забот по сердцу. Уралу-дедушке всё того же величия и негасимого солнца над хребтом. Кланяюсь и обнимаю Ваш Виктор Петрович

17 марта 1999 г.

Красноярск

(Ю.Сбитневу)

Дорогой Юра!

Вот уж не думал, что вы сделались столь же неповоротливы, как и я. Тебя хоть сад, земля, изба держат в форме, а я ещё и растолстел, сердце забарахлило серьёзно, диабет привязался.

Но всё равно в прошлом году чтения провели. Обвал августа, конечно, помешал приехать издателям и редакторам, лишь некоторые, среди них и Лёня Бородин, приезжали на 2-3 дня, а люмпены литературные слетелись в кучу, пообщались братски, развеялись, подзарядились на жизнь дальнейшую, кто и на работу.

Сибиряки были почти все, кто не поддался классовому расслоению, собираются у себя кое-что сделать кемеровские, тюменцы, иркутяне. И осень была золотая в разгаре.

Всем участникам библиотека дарила, кто не приехал — отсылала моё собрание сочинений, которое, работая день и ночь без выходных, завершало наше издательство «Офсет». В день открытия чтений была в Овсянке, в центре села, на краю кладбища открыта церковка, что игрушка, и сразу село оформилось, заимело душу и Божий призор.

Я оставил девчонкам собрание и для тебя, надеялся, что отправили, а оно вон оно что. Но это сделалось нормой и в нашем селе, да и в городе — эксплуатировать меня, когда и моё имя, а как дело коснётся моих просьб, очень редких, тут тебе и заклинило. Но я разберусь и заставлю отправить тебе собрание.

На меня надвинулось бедствие — юбилей, что-то произойдёт и хорошее, как, например, постановка балета по мотивам «Царь-рыбы» нашего театра совместно с Большим театром. Постановщик и художник, ряд танцоров — из Большого, руководит постановкой Володя Васильев и сулится вместе с Катей [Максимовой. — Сост.] прилететь на премьеру 10-11 апреля. Издаётся полный каталог моих изданий в Государственной публичной библиотеке, и там же намечается вечер встречи, на котором мне надлежит быть, это 25-26 апреля, ну а в остальном суета, отрывание рукавов. Хотел на Первомай в леса скрыться, а мне говорят: не выйдет, юбилей — это не только ваше мероприятие, оно, вишь ли, народное.