В светлом прямоугольнике открытых дверей она смотрелась как в раме. Выбивающиеся из-под беретки волосы, синее, конечно, длинное платье с белым воротничком. Вот она – студентка-вечерница, любит жить, часто смеется, танцует «Рио-Риту». Но глаза Коры смотрели холодно:
– Хотите погулять?
– Мне можно выходить отсюда?
– А почему нет? Почему вы спрашиваете?
– Дверь заперта. Наверное, охраняется.
– Ах, это!
Она отмахнулась от моих слов, как от досадной мелочи.
Но в коридоре действительно зияла голая электрическая лампочка, вокруг кособокой деревянной табуретки валялись раздавленные папиросные окурки. Меня все-таки караулили. Каким-то черным ходом, оплетенным вьюнком, по узкой лестнице, мы спустились в глинистый двор, обнесенный сплошной каменной стеной. Витиеватые завитушки колючей проволоки торчали здесь и там. Умершие кактусы. У запертого гаража стояли три полуторки. Такие машины я видел только в старых книжках.
– Хочу вас предупредить. – Кора приостановилась. – Хочу вас предупредить, что заговаривать со встречными не следует. – И заученно сунула ключ в скважину.
Металлическая дверца отворилась – тяжело, но без скрипа. Дохнуло машинным маслом, сладким запахом листвы, влажной травы, чего-то подгоревшего.
Я оглянулся, за нами никто не шел.
Булыжная мостовая. Редкие фонари. Кусты сирени.
Среди зеленых иголок черные шишечки – обожженные адским огнем чётки.
Все было открыто, все далеко просматривалось. Правда, перспектива улицы показалась мне искаженной. Клубы пара, освещенные и темные окна, свистнул где-то паровоз – чух-чух-чух, пха-пха-пха. За рабочим клубом, украшенным красным флагом с буквами
На деревянной террасе три раскрасневшихся чела пили водку. Который в косоворотке, выбритый, свежий, напористо спрашивал: «Вот ты скажи, скажи! Китай, он далеко от нашей конторы?» А который в пиджаке, с растрепанной шевелюрой, со слезящимися глазами, пьяно упирался локтями в края деревянного столика: «И скажу, скажу! Недалеко, думаю. Вот так!»
«А почему так?»
«Да потому что у нас китайцы-рабочие приходят на работу пешком. Сам подумай, поперли бы они за тысячу километров?»
Третий молчал. Красные прожилки испещряли румяные щечки мыслителя.
Еще два чела неторопливо прогуливались по деревянному тротуару перед кафе. Задумчивые, напряженные. Не смотрели в сторону празднующих. Один слегка прихрамывал, другой то и дело одергивал пиджак – видно, жал под мышками.
Кора остановилась.
Взгляд Коры был прикован к темному трехэтажному кирпичному зданию.
Аттиковый этаж, жестяные петушки над кирпичными трубами, странно, что их еще не снесли в ломбард.
А водочка в графинчике убывала.
Который в косоворотке, напористо повторял:
«А про Хану Глас забыли! Забыли, говорю, про Хану Глас!»
«Оставь! Кто сейчас ездит в Германию?»
«Я ездил. Синцов ездил. Савичев ездил».
«Ну, вот, доездишься. Где теперь Савичев?»
«Молчи, дурак! Забыли, забыли про Хану Глас!».