Через столик от нас расположился толстый поц с лысой головой и свинячьими глазками. На нем был безумно дорогой костюм – правда, сидел дерьмово. В сосисочно пухлых пальцах поблескивал бокал с Chateau Margaux. Что ж, такая бутылка стоит того, чтобы ее все видели. Правой рукой поц гладил девку – типичную пепелянку в чем-то прадо-гуччи-подобном, конечно, с сумочкой Vuitton и длинным розовым маникюром. Они обсуждали отдых в Сардинии. (Где еще сейчас оторваться?) Я слышал каждое слово. Обсудив Сардинию, перешли на последнюю коллекцию Гальяно, вспомнили о нашествии наглых русских моделек в нижний бар Plaza Athenee в Париже, сошлись на том, что ресторан Nobu стал хуже, а в Лондоне холодно, и к черту «Челси», и даже Prada вот уже несколько démodé (выходит из моды).
Резво для поца.
Впрочем, что я о нем знаю?
Не слушая тоскующего Пашу (когда мы закончим роман), я порадовался с поцем и пепелянкой за какую-то Аню, которая, оказывается, спит с Николя, и нервно посмеялся над замужеством неизвестной мне Ксюши (козлица винторогая), а Танька, оказывается, вообще шлюха.
Хочешь отомстить за дороговизну авиабилета – плюнь в стюардессу.
Накрашенная девица через два столика перехватила мой взгляд, повела голым нежным плечом, скромно шевельнула губами: «Одна». Я так же скромно шевельнул губами в сторону Паши: «Не один». Пусть думает что хочет. На секунду я утонул в тоске, в безбытии, в том, что я один. Действительно один. Даже свет потускнел. Кривые лживые морды, будто все разом откусили от зеленого лайма. Каждый в «Кобре» развлекался как мог. Пепелянка, например, держала диету по Волкову. Она полностью за раздельное питание, прочел я в небогатых мыслях пепелянки, потому ей и принесли массу мисочек и тарелочек. Зато поц у нее был что надо. Такой не станет сидеть на кокосе, и герасим у него небодяженный, хорошего качества, без добавок для веса. И новый корт с хорошим баром, и тренерша-секси, вилорогая дилерша из Латвии. (Тот кислый под аркой уже полгода по вене двигается. У него норма – два грамма день. Я сегодня умру, если не поеду в фитнес. Неужели у нее второй размер? Ты попробуй в моем СПА.)
«Заткнись!»
Мы с Пашей обернулись.
Впрочем, обращались не к нам.
Чел в нечитанной им футболке прижал к стойке бара очкастого приятеля.
«Ты что? – отбивался приятель. – Ты жить не хочешь? Или не умеешь? Почему?»
«Да потому, – рычал чел в вызывающей футболке, положив на всех в зале, даже на насторожившуюся у входа охрану, – да потому, что когда в девяносто пятом ты торговал пивом в палатке, я уже врубился в перемещение грузов через российскую таможню. Всосал? Да потому, что, когда ты по пятницам несся с работы на дачу, чтобы бухнуть с батяней на природе и все такое, я жрал MDMA в «Птюче» и перся под Born Slippy Underworld. Всосал? И теперь могу позволить себе, чтобы на заднем сиденье моей машины валялась книга с названием «Тринки». Мы разные, врубаешься? Я не смотрю «Бригаду», как ты, плевал на русский рок, у меня нет компакт-диска Сереги с «Черным бумером». Я читаю Уэльбека, Эллиса, смотрю старое кино с Марлен Дитрих и охреневаю от итальянских дизайнеров. Всосал? И свои первые деньги я потратил не на «бэху» четырехлетнюю, как у пацанов, а на поездку в Париж. Это у тебя в голове насрано жить, как жили твои родители и родители твоих родителей. Чтобы жена, дети, чтобы все как у людей. По воскресеньям – в гости, в понедельник с похмелюги на работу, по субботам в торговый центр, как в Лувр, всей семьей. Ты «Аншлаг» смотришь, а я другой. – Этот тоже играл под трикстера. – Хочу, чтобы лицом русской моды был Том Форд, а не Зайцев, чтобы наша музыка не с Пугачихой ассоциировалась, а с U-2, чтобы угорали не над Галкиным и Коклюшкиным, а над шутками Монти Пайтона...»
Над нашим столиком навис официант:
– Кто тут, который ничего не помнит?
Паша заржал и указал на меня.
Официант не смутился:
– Вас к телефону.
Кора
1Извините, что мой президент идиот.
Усатый ухмыльнулся. Он не смотрел на меня.
Но думал он обо мне. Я поймал обрывки его мятых мыслей.
Кажется, усатый мечтал прокатиться со мной в машине. И даже не просто прокатиться, а прокатиться по какому-то конкретному адресу, мне было лень его выявлять.
Телефон на краю стойки.
По ухмылке бармена я понял, что звонит женщина.
«Уходите оттуда!»
– Что за ерунда? С кем я говорю?
«Не возвращайтесь к столику. Уходите прямо сейчас».
– Вы Ли́са? – спросил я, невольно скашивая глаза в сторону усатого.
«Нет, – ответили мне. Я бы сказал, с большим неудовольствием. – Я – Кора».
Поглядывая на усатого, к счастью, он стоял не так уж и близко, я заметил:
– Я вас не знаю.
«Вам и не надо. Сделайте вид, что хотите в туалет, и уходите из зала».