Нет плохих вестей из Сиккима

Тут же хранилась записка, написанная рукой профессора Одинца-Левкина: «Прошу прервать допрос, чтобы дать мне возможность точно восстановить все факты моей вражеской деятельности». Судя по листам допроса, профессор добровольно признался в том, что в своей вражеской деятельности, в своих антисоветских мыслях и разговорах ориентировался на религиозно-мистический центр, который он называл Дюнхор.

Но теперь хватит разговоров. Вчера соцвреда Одинца-Левкина можно было рубить резкими словами, как червя лопатой, и он судорожно крутился под ее острием, признавая многочисленные ошибки, но сегодня так поступать неразумно. Институт ритма в Париже. Нелегальные денежные фонды. Сытые лошади на Алтае, опытные монголы-проводники. Дмитрий Иванович еще не раз скажет мне баярлаа – спасибо.

Судьба сержанта Дронова совершенно по-новому высветила будущее майора.

* * *

Свет Шамбалы.

Чисто духовный свет.

Северное сияние – свет оттуда.

Профессор Одинец-Левкин смотрел на майора Каганова.

Ну да. Эти странные новые люди многое видят, они наблюдательны, они роются в рукописях и в книгах, отнятых у подследственных, они изучают их. Рукописи и книги взяты из пустых умирающих квартир. Хозяева рассеялись, некоторые буквально. Зато майор знает, как переводится с санскрита Шамбала.

Источник счастья. Источник, недостижимый для тех, кто тянется к счастью, как к свежему пирогу, но открытый чистым сердцам. Источник, окруженный вершинами. За ледниками, за снежными перевалами нет болезней, нет голода и страданий. Как при коммунизме, думает майор Каганов. Он меня пытается пугать, он подбрасывает мне слова мнимой надежды, но внутренне догадывается, конечно, что вся эта суета – прямой путь к вырождению.

Кажется, майор дождался нужного звонка.

Он изменился, исчезло напряжение, мысли текут иначе.

Может, он даже догадывается, что совершенным можно стать в любых стенах – внимательно изучая Колесо жизни.

Раз, два, три – вижу три народа.

Раз, два, три – вижу три книги прихода Майтрейи.

Одна – от Благословенного, другая – от Асвогшеи, третья – от Тзон-Ка-Па.

Одна написана на Западе, другая – на Востоке, третья будет написана на Севере.

Раз, два, три – вижу три явления. Одно с мечом, другое – с законом, третье – со светом, ярким, но не слепящим.

Раз, два, три – вижу три летящих коня. Один – черный, другой – огненный, третий – снежный.

Раз, два, три – вижу свет.

Луч красный, луч синий, луч – серебряный.

Звонок явно изменил майора, придал ему уверенности.

Так верблюды еще робко, но все увереннее и увереннее вступают на поблескивающие пятна солончаков. Сиреневый туман, соленая густая слюна, ничего ясного впереди, но шаг сделан. Меня ждут в Монголии, думал Одинец-Левкин, не спуская глаз с майора. Меня ждут на Алтае. Люди простые, верят, что я вернусь. Без меня никто не решится пойти даже в соседнюю долину. Я должен вернуться, ведь они не владеют даже тем небольшим знанием, которое придало столько уверенности майору Каганову. Он думает, что я сломлен. Вот обман, который во благо. Сегодня, милая Альвина. Майор думает, что цитируемые им стишки на всех действуют одинаково. Но нельзя цитировать стишки и ждать немедленного результата, когда колеи непроезжие, все в тумане, и такая тоска подрагивает в мутных капельках, повисших в складках брезентового плаща. Майор инстинктивно ищет спасения. По своему недомыслию, физического.

Ах, Рио-Рита!

– Могу я задать вопрос?

Майор согласно кивнул.