Ром с вызовом встретил обеспокоенный отцовский взгляд:
– Тогда признаюсь: я готов ради Улы на все.
Они вели беседу в саду, окружавшем со всех сторон семейный коттедж. Заботливо взращенный руками нескольких поколений семейства Монтекки и поддерживаемый в образцовом порядке, сад содержал десятки видов гермеситской флоры, декоративных и плодоносящих. Ром обвел глазами этот благоухающий уголок, где каждое дерево, куст, цветок были знакомы ему до мельчайших, скрытых от постороннего взора деталей. Вместе с отцом, матерью, Гелем он поил и кормил их, выхаживал от болезней, укрывал от редкого, но грозного в здешних краях града. Сад несравненно больше, чем дом, был для него обителью детства и юности, в нем он впервые осознал себя агром, художником природы, чье искусство способно извлечь из земли и плоды, насущные для жизни, и цветы, радующие своей красотой. Внезапно Рома обожгло предчувствие, что скоро ему придется расстаться с садом, что жизнь круто развернула его, толкая на путь риска и надежды.
Отец, долго искавший нужные слова, поднялся из шезлонга, подошел к Рому, положил руку ему на плечо.
– Подумай, сынок, ты вступаешь на рискованный путь. – Истолковав улыбку сына как мальчишеское нежелание прислушаться к доводам разума, он продолжал настойчиво: – Да, да, не смейся, ты даже не представляешь, сколь трагичны могут быть последствия твоего увлечения.
– Сердцу не прикажешь, – буркнул Ром.
– Вели себе забыть ее, выкинь из головы. Я знаю: для тебя пришла пора любви, но разве трудно найти спутницу жизни среди многих миллионов девушек нашего клана, близких тебе по профессии, по духу?
– Я уже сделал выбор, – просто сказал Ром.
– Оставь, это все блажь! – возразил отец, раздражаясь. – Отдай себе отчет, наконец, что человек не волен распоряжаться собой, как ему вздумается, он обязан соблюдать традицию. Уже пятьсот лет никто из нашего клана не женился и не вышел замуж на стороне. Мы, агры, не просто социальный слой. Мы – профессия. У нас свой, отличный от других язык, свои нравы и обычаи. Что случится, если люди начнут перемешиваться? Не станет хороших знатоков своего дела, все придет в упадок и запустение. Ведь мастерство, сноровка, умение, все то, без чего труд и не в радость, и не в пользу, передаются не столько в вашем университете, сколько в семье, от отца к сыну. Только так можно сберечь их, не расплескать, копить и шлифовать дальше.
– А что было раньше? – спросил Ром.
– Когда раньше?
– Ну, пятьсот лет назад.
– Не могу сказать тебе точно, я ведь не ист. Кажется, тогда было иначе. Какое это имеет значение? Кстати, именно поэтому род людской не развивался достаточно быстро, ему угрожало вырождение. Профессиональный клан дал мощное ускорение прогресса.
– Может быть, ты и прав, – сказал Ром задумчиво.
– Конечно же! – воскликнул отец с ноткой удовлетворения. – Не сомневался, что ты разберешься во всем этом, ты у меня умница. – И потрепал сына по щеке. Рому была приятна эта непривычная ласка. Он впервые видел своего родителя по-настоящему взволнованным, и ему очень не хотелось его огорчать. Но он не смог удержаться от реплики:
– Видишь, если б ты хоть немного знал историю, то смог бы привести дополнительные доводы во славу кланов.
– Твоя ирония неуместна, – сухо сказал отец, возвращаясь в обычное для себя состояние. – Если бы я лучше знал историю, я бы хуже знал агрономию… Что ж, я пытался тебя вразумить, теперь же вынужден просто воспользоваться родительской властью. Я запрещаю тебе, слышишь, запрещаю заниматься математикой и встречаться с этой матой. – В голосе его прозвучала откровенная неприязнь к чужачке, которая грозит навлечь беду на сына.
– На этот счет можешь не беспокоиться, – так же сухо ответил Ром. – Она сама не желает со мной встречаться.
– И отлично, видно, у нее побольше разума и чувства ответственности.
Отец с сыном, крайне недовольные друг другом, насупились, избегая встречаться взглядами. Тут как нельзя более кстати в сад ввалился Сторти, заполнив собой добрую половину свободного пространства. Со своей обычной бесцеремонностью он сперва плюхнулся в кресло, а затем уже спросил:
– Надеюсь, я не помешал? – И, не ожидая ответа, пустился в рассуждения: – Смотрю я на вас и думаю о вреде родственных отношений. Посторонние люди поспорят, поругаются и разойдутся, все на том кончилось. Что мне, в конце концов, до него, в следующий раз я с ним и разговаривать не стану, за милю обойду. А тут ведь никуда не денешься, хочешь не хочешь, надо сосуществовать. И обида острее. От чужого я не жду особого сочувствия и пощады, если что не так брякну. От своего всякое возражение уже принимаю за предательство: как мог он, которого я люблю, так низко и неделикатно со мной обойтись!
Выслушав эту тираду, Ром уже не сомневался, что Сторти с отцом сговорились взяться за него вдвоем, и то, что наставник явился с опозданием, тоже, очевидно, было заранее условлено. Сейчас навалятся, подумал он с раздражением, начнут поучать, как надо жить, да почему следует блюсти традицию, да на чем Гермес держится… Бежать бы отсюда куда глаза глядят!