Нет повести печальнее на свете…

— Я не сомневался, что избранник моей умницы будет человеком большого таланта. Даже если он агр. — Капулетти смутился, почувствовав, что последняя фраза прозвучала двусмысленно.

— А как мама? — осторожно спросила Ула. — Вы расстались?

— Да. Прости за откровенность, но ты даже не представляешь, какое я испытываю облегчение. Никто не дергает по пустякам и не мешает мне витать в своих эмпиреях. У Тибора шашни с какой-то красоткой из клана Рома. Убей меня бог, если я понимаю, как твой брат ухитряется сочетать это со своей клановой нетерпимостью. Честно говоря, Ула, у меня было о нем другое мнение. Мы плохо знаем своих детей. Надеюсь, он образумится. Я хочу, чтобы Тибор примирился с вами, и собираюсь серьезно с ним поговорить.

— После того, как покинешь свои эмпиреи, папа?

— Ты по-прежнему остра на язык. Конечно, у твоего отца есть недостатки…

— За них я и люблю тебя.

Они попрощались, и настала очередь Рома. Он был несказанно рад увидеть на экране лицо матери.

— Как отец? — спросил Ром.

— Идет на поправку.

— Мы с Улой поженились.

— Знаю. Будьте счастливы. Ула, присматривай за Ромом и постарайся стать ему верной подругой.

— Непременно, синьора Монтекки. Вы вырастили замечательного сына.

— Спасибо тебе, дружок. Я рада, что вы ладите. И помни: мир в семье всегда зависит от женщины.

— Вы обменяетесь опытом без моего присутствия, ладно, ма? — вмешался Ром. — Что-нибудь слышно о Геле?

— Нет, сынок. Твой брат не дает о себе знать. Не могу себе простить, что обошлась с ним так жестоко.

— Он вернется, не сомневайся. Гель упрям и самолюбив, но привязан к нашему дому.

— У нас стало без вас так тоскливо.

— Может быть, мне приехать, мама?

— Ни в коем случае, сидите спокойно. Пройдет время — все образуется.

Сеанс связи кончился.

— У тебя очень красивая мать, Ром, — заметила Ула. — А скажи, можно обнаружить по телекому место, где мы находимся?

— Ты боишься?

— Глупости. — Она передернула плечами. — Просто хочу знать.

— Думаю, нет, хотя не уверен. Какое это имеет значение? Не станут же они охотиться за нами теперь, когда мы поженились.

— Тогда к чему предосторожности?

— Сам не знаю. По-моему, Сторти все преувеличивает.

И словно эхом отозвалось имя наставника на экране телекома. «Сегодня в Вероне, — сообщил диктор, — по обвинению в нарушении этики и общественного порядка арестован бывший наставник агрофакультета Франческо Сторти. Его дело будет рассмотрено цензором местной общины агров, а затем передано в провинциальный суд».

Ром вскочил.

— Я еду, Ула.

— Мы едем, Ром, — твердо возразила она.

— Прошу тебя, там может быть опасно…

— Тем более. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одного!

Неизвестно еще, подумал Ром, что хуже: брать ее с собой или оставить здесь, куда могут опять нагрянуть деревенские агрошовинисты.

— Ладно, собирайся.

Он дал инструкции роботу, велев подбросить овса лошадям, а затем забаррикадировать двери, вооружиться своим шлангом и не высовывать носа до возвращения хозяев.

Опять они тронулись в путь. Долго ехали молча, и Ром подумал, что Ула дремлет, но она вдруг сказала:

— Наша любовь родила ненависть.

Сказала так, как говорят, не ожидая ответа, просто констатируя факт. Слова эти больно задели Рома. Он и сам так думал поначалу, но теперь знал, что в них нет правды, по крайней мере — всей правды. Он стал припоминать все, что с ними случилось, с первой их встречи на морском берегу. Прошло с полчаса, когда Ром, наконец, выразил вслух итог своих раздумий.

— Нет, Ула, наша любовь родила не ненависть, а борьбу против нее.

5

Препровожденный в камеру предварительного заключения в подвалах веронской префектуры, Сторти растянулся на скамье и предался размышлениям.

Положение его куда как плачевно. В течение всего лишь одной недели он превратился из достаточно респектабельного члена общества в отверженного парию. Работы он лишился, сбережения, и без того мизерные, улетучились вовсе, имя его ославлено на весь Гермес. В довершение всего ему грозит суд и, более чем вероятно, тюремное заключение. Но не в наших обычаях унывать. Что остается, как не плюнуть на все невзгоды и вооружиться философским взглядом на мир. Теперь, кажется, подумал Сторти, я начинаю понимать, почему каждому агру полезно быть немного филом. Надо будет при случае разъяснить Мету смысл идеи, которая родилась у него по наитию.

В чем же причина такого фантасмагорического переплета событий? Все началось с искры, пробежавшей между Ромом и Улой там, на берегу. Рассуждая логично, следовало бы признать, что именно это увлечение, неуместное с точки зрения господствующих нравов и обычаев, послужило семенем, из которого выросли ядовитые грибы ненависти. Но почему невинное чувство двух молодых людей должно было привести к столь непредсказуемым последствиям? И вообще, разве любовь способна порождать ненависть? Сама эта мысль кажется нелепой. Впрочем, когда мы расставались с синьорой Сторти, то ненавидели друг друга, как кошка с собакой. Конечно, здесь повинна не любовь, а ее исчезновение. Но, чтобы исчезнуть, она когда-то должна возникнуть, следовательно, корень все-таки в ней.