Нет повести прекраснее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте

— Не правда, я тебя всегда замечал. Мы с тобой восемнадцать лет прожили. Ты меня за человека не считаешь, всегда жила сама по себе. Замуж вышла, потому что пора подошла, я подвернулся. Я дурак был, меня легко окрутить. Ты ко мне относишься так, как к ведру или стулу.

— Что ты несешь, несчастный! — закричала.

— Мы никогда не были нужны друг другу, как Алка и Сашка. Ты меня охомутала, я покорился, как конь.

— Пусть охомутала, только молодым не мешай. Пусть дружат. Успокойся и не лезь к Открытому, прошу тебя.

— Я к нему не лезу. Он прислал своего племянника, чтобы меня напугать, хотят применить силу. Он не невинный, как ты думаешь.

— Я не удивлюсь, если тебя еще и пристукнут, — выдала жена. — Сам лезешь!

— Вот как! Мечтай, мечтай, я уверен, что тебе надоел, и ты сама хочешь от меня избавиться, — он вскочил и забегал по комнате.

— Успокойся, сядь, — приказал ему. — Разбирайся, как хочешь со своими делами, а детей оставь в покое, — она вдруг мечтательно произнесла. — Какая красивая пара. Саша воспитанный, видный, привлекательный, из хорошей семьи. Я бы только о таком и мечтала. Я с тобой, пьяницей, всю жизнь промучилась, не желаю дочке такого же мученика, как ты! Сашка — отличный парень!

— Сравнила, — Сыроежкин сел. — Я в молодости тоже был ничего, — он гордо выпрямился. — Ты выбрала меня. А жизнь прошла — я ее замучил.

— Да, потому, что пьешь, разговоры несешь глупые. А Алка должна быть счастлива.

— Тебя послушать, так я и не человек, прока от меня никакого, а ты идеальная, — он замотал головой. — Я всю жизнь тружусь, о вас забочусь. Я не вернусь к вам, буду жить здесь. Никто мне не нужен.

— Брось болтать, дом летний, ты замерзнешь, и я о тебе забочусь всю жизнь.

— Не нужен я тебе, потому что безработный, вам всем нужны большие деньги.

— Не неси чепухи, без работы может всякий остаться. Хорошо, что я работаю, — она встала, подошла к нему и обняла. — Ведешь ты себя дурно, исправляйся.

* * *

После объяснений с женой, Сыроежкин вышел во двор, было муторно на душе. Он заметил Юлию Павловну, которая прогуливалась по участку. Она была нарядной, в новом ярко-розовом сарафане, на голове розовая косынка, на ногах розовые босоножки. Похоже, она кого-то ждала. Ее не было несколько дней.

Он подошел к забору и окликнул ее. Она медленно подплыла, давая полюбоваться собой.

— Какая вы сегодня привлекательная, — сделал комплимент Петр Васильевич.

— Что вы имеете ввиду? — она ласково на него посмотрела.

— Как вы преобразились. Сразу видно — не будете на огороде работать. В таком виде можно и за границу, на курорт, на Канарские острова.

— Тоже скажите, откуда такие средства у бедной огородницы, — она вздохнула. — Я жду, ко мне приедет гость.

— Надо понимать, мужчина? — он выразительно на нее посмотрел, замер.

— У меня появился друг, огород я полила сегодня рано утром. Голова занята не огородом.

— Значит, одиночеству конец! Рад, что вы определяетесь! — он почесал за ухом. — Такая очаровательная!

— Насчет определения не знаю. Мы давно знакомы, — она кокетливо посмотрела и сделала круглые глазки. — Работали на предприятии, перезванивались. Он мне позвонил два месяца назад и сообщил, что жена умерла, он очень одинок. Приехал ко мне в гости, вспомнили старые времена, работу. Стали чаще перезваниваться, в общем, подружились.

— Как вы преобразились, прямо иной человек, — он смотрел на нее, словно видел впервые.

— Он приедет в 11–12 часов, если получится, я вас познакомлю. На участке без мужских рук никак нельзя. Все время надо кого-то нанимать, просить, платить.

— Дружите, дружите, может, приживетесь. Все веселее вместе. Я вроде бы семейный, а живу как бобыль. Жена иногда приезжает на выходные, дочь вовсе не появляется. Злится на меня, у нее любовь. А я мешаю, надоел.

— О ваших раздорах с Открытым все говорят, Петр Васильевич. Оставьте вы его в покое, взрослые люди, а так раскипятились. Кипяток, да и только. А что касается детей, то и правда не надо им мешать.

— Жена запилила меня: оставь детей в покое, ты не человек, а не пойми кто. Издеваешься над дочерью. Молодые поругались, а я виноват.

— Она права. Отстаньте от Открытого и дети станут спокойны. Им жить, не мешайте. А с котами прямо таки и смех и грех. Вот набузил папаша.

— Коты не мое мероприятие, — Сыроежкин замахал руками. — Все на меня сваливают, а доказательств нет.

— А я подумала, что вы, — она хитро ухмыльнулась. — Признайтесь, я никому не скажу.

— Нет, нет и нет, — твердо отказался. — Надоела мне вся эта канитель. Покоя лишился. Когда на работу ходил, спокойнее жил. Иные меня хотят жизни лишить, — прибавил шепотом.

— Ни за что не поверю! Бросьте, зря вы так себя настраиваете, — с сожалением посмотрела.

— Юлия Павловна! — раздался мужской голос. — Я приехал, здравствуйте!

— Здравствуйте, Иван Алексеевич, — она всплеснула руками, — заболталась, бегу, как я рада вашему приезду, — быстро пошла к калитке.

Сыроежкин смотрел на мужчину такого же возраста, как Юлия Павловна, среднего роста, полного, лысого, в летних серых брюках и светло-желтой рубашке.