Нет рецепта для любви

Олеся еще что-то говорила, но Артём совсем перестал слушать: давившая его тоска просто не давала вздохнуть, и даже сердце закололо. Он не понимал, в чем дело: вот же она – Олеся, которую он так мучительно ждал! И где счастье? Где хотя бы простая радость? Очнулся он от внезапно наступившей тишины – Олеся молчала. Она сидела, опустив голову и прикусив губу, а руки, лежавшие на столе, мелко дрожали. Под взглядом Артёма Олеся все ниже опускала голову, и слеза уже побежала по щеке, и губы ее вздрогнули… Артём стиснул зубы, осознав, что ему хочется ее ударить, потом положил свою ладонь на вздрагивающую руку Олеси и сжал – очень сильно.

– Мне больно, – прошептала Олеся.

– Мне тоже.

Артём отпустил ее руку и принялся убирать со стола, а когда повернулся, оказалось, что Олеся стоит рядом и беспомощно смотрит на него.

– Ты устала. Отдыхай.

Она послушно кивнула, но не двинулась с места:

– Я хотела тебе кое-что сказать…

– Можно, не сейчас? Мне надо в ресторан.

– Это очень важно! Пожалуйста!

– Ну?

– Посмотри на меня! Артём!

Это стоило неимоверных усилий, но Артём посмотрел.

– Я хотела сказать, что все это время у меня никого не было. Никаких любовников. Я тебе не изменяла.

– Никого? Но как же? Разве ты… Ты же уезжала не одна!

– Да. Но это совсем другое. Я пыталась тебе еще тогда сказать, но не получилось. Да ты бы и не поверил, наверное.

– Я и сейчас не слишком верю.

Олеся вздохнула:

– Я уехала вместе с Леопольдом Ставицким. Это очень известный художник, ты можешь легко найти его в Интернете. Он старый человек. Почти на пятьдесят лет меня старше. Он умер неделю назад. Я могла бы сразу приехать, но мне надо было немножко побыть одной, понимаешь? Я звала его папа Лео. Он был мне как отец. Лео рисовал меня. Пастелью. До встречи со мной он не работал почти двенадцать лет. Сами пастели я не привезла, решила, пусть они там останутся, где написаны. Можем съездить – это теперь мой дом. Лео мне оставил. Но в планшете есть. Могу показать, хочешь?

– Хочу.

Олеся ушла за планшетом, а Артём сел: ноги не держали, столько сил у него ушло на этот короткий разговор. Голова кружилась: папа Лео, пастели, дом в Испании…

– Вот, смотри! Это не совсем пастель, скорее техника трех карандашей: уголь, мел и сангина. По цветной бумаге. Тут цветопередача плохая, а на самом деле бумага серая и голубая. Еще черная. А, и коричневая. Ну, ты видишь. А когда Лео на белой бумаге рисовал, то без мела обходился, угля с сангиной хватало. Сангина – это красный мел, минерал такой. Название от латинского слова «сангиус» – «кровь». Отсюда и сангвиник. Такой человек вспыльчивый, знаешь? Ему кровь в голову ударяет, он и…

Артём смотрел в планшет – ему самому кровь ударила в голову: это были очень откровенные рисунки! На некоторых Олеся слегка прикрыта драпировками, но на остальных… Он посмотрел на жену – она была совершенно спокойна.

– И ты будешь мне рассказывать, что не спала с ним?

– Да, не спала. Он пару раз обнял меня. По-отечески.

– По-отечески!

– А я его иногда целовала – в щеку. Это все, что было.

Артём еще раз пролистал картинки в планшете, теперь помедленнее – какая же Олеся красивая! И сексуальная.

– Тебя это возбуждало? – хрипло спросил он, не поднимая головы. Олеся не ответила, и тогда он решился взглянуть – щеки и уши у него горели. У Олеси было такое удивительное выражение лица, что Артём покраснел еще больше: нежность, сострадание… любовь? Она протянула руку и погладила его по голове, потом по щеке:

– Я думала о тебе, когда позировала. Но вообще это очень утомительное занятие.

Забрала планшет и ушла к себе. А Артём сбежал в ресторан.

– О! Что ты здесь делаешь? – удивился Серж. – Я думал, мы тебя неделю не увидим!

Артём отмолчался. Он споро расправлялся с заказами, но, что бы ни делал, перед глазами все стояли проклятые рисунки. Черт бы побрал этого художника! Как его – Ставинский? Несколько линий, а Олеся как живая! Артём закрывал глаза и еще лучше видел картинки, которые словно впечатались в сетчатку: обнаженная Олеся лежит навзничь… на боку… ничком… стоит у колонны… сидит вполоборота… спиной… подняв руки… Черт, черт, черт! Артём не выдержал и влез в Интернет, чтобы найти художника – Леопольд Ставицкий, американец польского происхождения. Родился… Ого! Действительно, старый. И умер совсем недавно. Разные информационные агентства, сайты и просто блогеры наперебой рассказывали о состоявшихся в Лондоне похоронах одного из величайших художников современности. Надо же! И этот гений рисовал Олесю? Его Олесю!

Из ресторана Артём ушел последним – боялся идти домой. Вдруг Олеся решила его дождаться, и опять придется смотреть на нее, говорить с ней. Он до сих пор чувствовал щекой ее мимолетное прикосновение. И помнил быстрый взгляд, который она бросила на его предплечье с татуировкой. Но Олеся, судя по всему, спала и на Артёма никак не покушалась, а утром ее уже не было, только записка на столе: «Я в мастерской». Артём вздохнул с облегчением, но и с невольным разочарованием. А в середине дня она позвонила:

– Можно, я приду пообедать?

– Конечно! Зачем ты спрашиваешь?