Нет такого слова

Кукольный театр медаль за фитнес

Две совершенно разные истории.

Была у родителей знакомая, актриса в Театре Образцова, звали ее Лена М.

Она очень за собой следила. Тогда – в пятидесятые–шестидесятые годы – не было слова «фитнес», но косметички, массажи, маски, бассейны и т. н. соллюкс (искусственный загар) – были. И эта Лена там полоскалась изо всех сил. Ей было за 50, но все вокруг только ахали и восхищались, как это Леночка потрясающе выглядит, ну прямо на 35 лет!

А к нам – поскольку родилась моя младшая сестра – как раз нанялась няня Поля из Чернигова. Моя мама, желая изумить провинциальную тетку, однажды после ухода гостей спросила:

– Поля, а вот как вы думаете, сколько вот этой даме лет?

– Не знаю, – сказала няня Поля. – Старуха, она и есть старуха, что шестьдесят, что семьдесят, какая разница?

Про Образцова многие говорили – «настоящий людоед». Особенно рельефно это звучало на фоне его документальных фильмов о любви к животным. Но Образцов (называемый людоедом за его обращение с актерами, абсолютно безжалостное – только интересы дела) был, однако же, человеком порядочным. Мой отец, как положено разбитному эстраднику, бывало носил перстень – куда-то я его задевал, но совершенно копеечный, из сияющей латуни с пластмассовой имитацией черного квадратного камня. На каком-то сборище в ВТО мой папа оказался рядом с Образцовым, в кружочке. Образцов (он был на двенадцать лет старше моего отца) сказал:

– Странно, что молодые люди носят всякие пошлые побрякушки, – и неодобрительно коснулся пальцем папиного перстня.

Папа пожал плечами и сказал:

– Дело вкуса. Одни носят побрякушки здесь, другие – тут.

И дотронулся до медали лауреата Сталинской премии, которая была у Образцова на пиджаке.

Все проглотили язык. Образцов хмыкнул и отвернулся. Но дело ничем плохим не кончилось. В смысле – никакого доноса, боже упаси.

Макси Твигги позвони мне, позвони

Женечку Т. мы прозвали Макси Твигги за длинный рост и нереальную худобу. У нее была любовь с моим другом Костей.

Они обожали целоваться при мне. Друг Костя постоянно звонил мне и спрашивал, что делать с Макси Твигги, потому что она, пардон, не дает, ссылаясь на свою невинность. Я говорил ему: «Терпение, мой мальчик, и динозавр будет наш!» Он бросал трубку. Тут же звонила Макси Твигги (мне!!!) и спрашивала, как ей половчее отдаться Косте, потому что очень хочется, а она стесняется. Я говорил: «Сначала надо снять платье. Шумно. Через голову!» Она рыдала и бросала трубку.

Наконец все у них получилось. Потом они расстались. Она вышла замуж. Потом – через много-много лет – Костя внезапно умер. После похорон я вспомнил про Макси Твигги и решил позвонить ей. Долго разыскивал ее телефон. Нашел.

– Боже! – сказала она. – Он спился, наверное?

– Нет, – сказал я. – Просто инфаркт. Он не пил и не курил.

– Но он, наверное, как бы сказать, пропадал?

– Нет, – сказал я. – Он был, как бы сказать, весьма благополучный господин. Жил то в Москве, то за границей. Жена и дети. Много денег. Серьезный успех. Признание коллег. А ты, выходит, ничего не знала?

– Не знала. Мы же с тех пор не виделись. Скажи, где его похоронили, как найти. Может, соберусь, схожу на могилку.

И она, рассказывая о себе и своей семье, вдруг сказала:

– Помнишь, какая я была – метр семьдесят шесть рост, пятьдесят два кило вес? А сейчас мимо зеркала пройти страшно.

На этих словах я вспомнил совершенно другую историю. Одна совсем юная дама рассказала, что у них дома раздался звонок. Незнакомый мужчина спросил, здесь ли живет такая-то – и назвал ее маму. «Здесь, но мамы нет дома». Этот человек стал долго и романтично рассказывать, как он в юности любил ее маму, как робел к ней подойти, как они всего три раза в жизни разговаривали и что он помнит ее и любит до сих пор, и когда можно позвонить. «Сегодня, – сказала дочь. – Часов в девять вы ее непременно застанете…» «Но расскажите мне еще о ней», – проворковал он. «Работает, пишет, печатается, – сказала дочь. – Вся седая. Весит сто двадцать килограммов». Он не позвонил.

И еще я подумал – почему Макси Твигги решила, что Костя должен был непременно спиться или пропасть в нищете и забвении? Ушел от меня, исчез, не звонит и не пишет – значит, погиб, спился с круга, бутылки собирает; так ему и надо! Чистая психология, как говорит простой народ.

Абхазия последний приют подполковника

Мне одиннадцать лет. Мы с мамой отдыхаем под Сухуми. Дом, где мы снимали комнату, пристроен к древней башне. Отовсюду торчали двери комнат, пристроек и сарайчиков. Зато море в трех шагах.