Нет царя у тараканов

Я вернулся на загривок. Путь оказался такой длинный и сложный, что даже умей я плавать, никогда не одолел бы его сам. Благослови, господи, крысу и таракана.

Порой нас омывали волны дерьма: по-прежнему слишком сложный для меня коктейль. Знаки на стенах все так же загадочны. Раз уж мы плывем против течения, заплыть дальше не страшно – всегда можно вернуться.

Крыса без устали гребла много часов. Время от времени мимо проплывали другие крысы, но все были слишком заняты собой и нас игнорировали. Когда несколько крыс собирались вместе, по трубам разносилось эхо их голосов: левой, правой, левой, правой…

Некоторых оседлали Блаттелла.

– Вы куда направляетесь? – спрашивал я.

В гости. За продуктами. Один – заняться серфингом.

Крысы – не более чем общественный транспорт.

Моя вдруг резко свернула.

– Эй, Нелли! – заорал я. Судя по нахлынувшим сточным водам, район изменился. Кусочки угля плавали в больших масляных лужах, пережаренные объедки, чипсы и другая мусорная еда, куча сахара и продуктов переработки алкоголя. Мы миновали Айрин квартал и попали в гетто. – Пока, Микки, – сказал я и прыгнул в пену. Крыса удалялась вверх по течению, все так же сосредоточенно бубня:

– Левой, правой, левой, правой.

Я вытянулся в воде и огляделся в поисках ориентиров. Не хотелось вылезать из воды слишком рано и на поверхности встречаться с зоркими крысами гетто. Знаки на потолке по-прежнему неясны. Труба за трубой извергали на меня отбросы.

Я почувствовал сзади легкий толчок.

– Полегче, – сказал я. Оно ударило снова. – Послушай, приятель, тут полно места.

После третьего удара я оглянулся. Я никогда раньше не встречал такого существа. Канализационный мутант. Ростом примерно с меня, но совершенно иных пропорций. У него была чудовищно раздутая голова, он ее опустил и прижал к животу. Глаза по бокам закрыты – может, поэтому он в меня и врезался. Передние лапки – точно цветная капуста, задние – как щетинистые ласты. Я никогда раньше не встречал животных с двумя хвостами: сзади сегментированный хвост рептилии и еще другой – мягкий, клочковатый и гораздо длиннее. Шкура мясного буро-пурпурного цвета, будто внутренности. Меня затошнило при мысли, что оно ко мне прикасалось.

По сравнению с этой хреновиной я элегантен и отлично сложен.

– Послушай, Ромео, – сказал я. – Если торопишься, сверни куда-нибудь. Я тут ищу кое-что.

Оно приблизилось и ударило меня снова. Вот, значит, как. Я лег на бок и пнул его задней ногой. Оно вздыбилось, будто я в него выстрелил; отвратительная голова поднялась над водой. Затем она погрузилась обратно, и негодяй перевернулся на спину.

Некоторое время он так и лежал. Я потыкал его ногой.

– Перевернись, грязный урод. – Он даже не попытался. Такой же водоплавающий, как и я. Я его, наверное, убил. Я не хотел. Мне стало нехорошо.

Что со мной такое? На меня напали, и я ответил. Так все животные делают. И эта безмозглая тварь умерла.

Библия проснулась во мне, «кроткие наследуют землю» и все такое. Ну уж нет. Я отбивался оговоркой из псалма: «Враги его будут лизать прах».

Уродец обо что-то стукнулся и перевернулся. Вокруг шеи обмотался длинный хвост. Вот что его убило. Хотя вообще-то никакой разницы.

Зачем нужен хвост, который может тебя погубить? Может, он хватательный, а другой – для баланса? У них общий корень или они совершенно отдельные? В этом дерьме не понять, и я снова перевернул зверя на спину.

Как же я сразу не понял. Длинный хвост начинался вовсе не рядом с сегментированным. Он выходил прямо из кишок. Это не хвост. Это пуповина.

То был не новый отвратительный вид. То был старый отвратительный вид. Человеческий эмбрион. Я его не убивал. Он и не жил никогда.

Первобытное неистовство охватило меня – я единственный раз в жизни столкнулся лицом к лицу с человеком моего размера.

– Если бы ты выжил, ты бы стал, как все. Борная кислота. Мотели. Спреи. Ты бы давил нас, расплющивал, вопил. А ведь мы ни капли не навредили твоему виду с того самого дня, как вы свалились на землю.

Я не сдержался. Я ударил его преогромной раздутой голове. Он отскочил. Я ударил его в живот, потом в грудь, тонкую как щепка. Мне нравилось его бить. Я ударил его в закрытый глаз. Веко порвалось, и нога провалилась в глазную впадину.

Какая мерзость. Я уперся остальными ногами ему в лицо и высвободился.

Покрытый синяками и вмятинами, эмбрион дрейфовал по течению, качая головой, будто извиняясь за всех себе подобных.

Я вылез на следующем акведуке. Луч света вывел меня на улицу.

Как прекрасно вновь оказаться на суше. Автобус обдал меня выхлопными газами. Ну и плевать. Зато я высох. Я шел по бордюру. До дома – всего пять кварталов, сообщил мне знак на перекрестке. Я был так счастлив, что не стал дожидаться сумерек.

Заселились

3Б – кладбище друзей, близких и тех, кто придет за ними. Зачем я вернулся? Я что, недостаточно тут натерпелся? И все же, едва переступив порог, я понял: вот мой истинный дом. Я сделаю все, чтобы его сохранить.

Неделю со дня Провала я избегал колонию и потому не знал, как они восприняли поражение. В коридоре пусто. Я опасался худшего.