НЕТ ЦАРЯ У ТАРАКАНОВ

Глаза Бена Франклина. Те самые свернутые купюры, что Айра прятал в старых шкафчиках; треть состояния на случай бегства. Никто не говорил мне, что Айра переложил их в новый шкафчик.

Я приблизился к грязной лоснящейся бумаге.

Мне понравился взгляд Бена: задиристый, полный житейской мудрости; мне понравились добрые морщины на его всепрощающем лице. Он всегда смотрел так, будто знал все на свете. Я подозревал, что он знает и об ужасной Розиной кончине.

Следуя за его взглядом, я пересек полку. На другой стороне нашел дыру в задней стенке, но она была плотно задвинута. Я через нее не пролезу. Откуда она взялась?

Тут я вспомнил – Азиат просверлил в задней стенке два своих отверстия. Должно быть еще одно. Только где? Я пришел к выводу, что самый симметричный в мире человек проделает две абсолютно симметричные дырки. Считая шаги, я двинулся обратно. По моим расчетам, второе отверстие, которое ведет в стену, – наш единственный шанс выжить в этой неприветливой кухне – должно быть прямо за Франклином. Так он поэтому улыбается?

Я попросил Бена подвинуться. Он отказался, и я сунул голову за купюры, насколько сумел дотянуться. Айра спрятал их надежно, точно боялся, что Франклин сбежит.

– Я не сделаю больно, – пообещал я, осторожно просовывая усики в щель у него за спиной. Я учуял запах свежепросверленного дерева, нащупал припухлость доски. Дыра здесь. Вот что нашла Роза, и эта находка стоила ей жизни.

Бессонная ночь

– Кажется, вы не понимаете, – сказал я. – Если мы передвинем эти деньги, все будет, как в старые времена. Даже лучше, потому что безопаснее.

– Ну так иди и передвинь, – ответила Джулия Чайлд.

Мы сидели под плинтусом, деля скудную добычу: сухие крошки овсяных хлопьев.

– У него есть кредитная карта, – задумчиво проговорил Колумб. – Чековая книжка, банкомат в конце квартала. Зачем ему эти деньги?

– Тайная копилка еврейской паранойи, – сказала Либресса.

Я чувствовал, как у меня шевелятся извилины.

– Если мы будем кишеть над ним саранчой, как думаете, он уберется?

Либресса погладила меня по голове:

– Конечно, малыш. Упакует мацемел и свалит.

– Он не станет эти деньги тратить. Они навсегда в шкафу, как мезуза, – сказал Клаузевиц.

Бисмарк, до этого молча жевавший, вдруг произнес:

– Он их тратит. Я видел. – Мы слушали. – Последний раз – в начале романа с Цыганкой. Она позвонила ему по телефону, он схватил деньги и понесся к двери. Я так и не понял, зачем. И раньше, еще до Цыганки, с подружкой по имени Эстер, – тоже в порыве. Я полагаю, когда Айру настигают приступы спонтанной регрессивной безответственности, ему нужны наличные. Пользоваться кредитной картой слишком по-взрослому.

– Значит, теперь его должна спровоцировать Руфь, – сказала Либресса.

– Эту суку он уже поимел, – сказал Суфур. – Ни хрена он не станет тратить на нее бабки. Они для новой шмары.

Либресса ударила его по передним ногам:

– Свинья. Где ты этого набрался?

– Видимо, уже слишком поздно, – сказал Бисмарк. – Теперь он к ней привык. И я не уверен, что Руфь одурманила его так же, как две предыдущие.

– Я слышал, у Эстер было трое детей, – сказал я. – Так ты думаешь, наш единственный шанс – возвращение Цыганки?

– Или еще кого, кто снесет ему крышу.

Я вознамерился найти причуду, которая заставит Айру тратить деньги под нашим надзором. Граждане не сталкивались с такой причудой годами, и потому у меня не было ни малейшего представления, какова же она.

На следующей неделе Айра и Руфь ужинали в городе со своими соседями Вэйнскоттами. Я сидел на карнизе в коридоре, дожидаясь их возвращения.

Айра придержал дверь, вошла Руфь. В дверном проеме появился Оливер Вэйнскотт Третий. Порог затрещал под высоким, тучным человеком – один его ботинок мог раздавить целый батальон Блаттеллы.

– Не представляю, как ты можешь защищать людей, если абсолютно их не понимаешь, – изрек Оливер.

– Я понимаю, что большинство поступают дурно, потому что их к этому вынуждают обстоятельства, – ответил Айра.

– А, ерунда. Это и есть твоя адвокатская этика?

Айра снял пальто и перекинул его через руку. Руфь повесила свое в стенной шкаф. Элизабет Вэйнскотт, высокая, симпатичная худая блондинка, молча стояла рядом с мужем.

– Ты не поверишь, Оливер, но банкротство – далеко не худшая в мире вещь, – сказал Айра. – Моральное банкротство – вот что похуже. И люди это понимают.

Оливер скрестил указательные пальцы и выставил их вперед, словно отгораживаясь от Айриных слов. Элизабет переступила на высоких каблуках и сказала тихо:

– Олли, я очень устала.

– Если твоим клиентам вручить билет на небеса, – сказал Оливер, – держу пари, каждый обменяет его на наличные.

– Спокойной ночи, – ответил Айра. – Увидимся в пятницу. – Он потряс руку Оливеру и принял поцелуй в щечку от Элизабет. Потом закрыл и запер дверь. – Его не заткнуть. Вот зануда.

– Она ангел, выносить такое, – сказала Руфь.

– Не знаю, как ей это удается. А она неплохо упакована, тебе не кажется?

– Да уж. – И Руфь ушла в ванную.

Я предложил гулявшей неподалеку Либрессе составить мне компанию и проследить за Руфью.

Когда мы добрались до ванной, Руфь уже заперла дверь.