Нет царя у тараканов

– Не зови меня «сладенькая»! Может, ты каждую свою шлюху зовешь «сладенькая». Ты что, не знаешь, как меня зовут?

Руфус вертелся перед треснутым зеркалом в ванной, пытаясь обозреть свою физиономию целиком.

– Конечно, сладенькая, – ответил он.

– Когда я тебя увижу? – раздраженно спросила она.

– Когда я вернусь. – И мы вышли.

Прекрасный день, холодный и бодрящий. Голова Руфуса грела в самый раз. В этом районе шикарные сточные канавы: с куриными костями и кожицей, окурками, собачьим дерьмом, презервативами, слюной и еще кучей всего. Я слышал восторженное чавканье тысяч моих кузенов покрупнее.

Руфус пользовался успехом.

– Как делишки? – спрашивал он встречных, а еще чаще: – Как оно? – и все непременно отвечали ему теми же словами.

Нечесаные люди в задубевших от грязи лохмотьях набитыми пакетами метили территорию на пустых дорожках. У подъезда на перевернутом деревянном ящике сидел подросток – он делал пометки на страницах «Войны и мира». Я был потрясен. Когда мы проходили мимо, я выбрался на краешек шляпы. Страницы были покрыты кружочками: он обводил каждую букву "и".

Скоро пейзаж стал меняться. Все меньше заброшенных домов. Среди барахольщиков попадались барахольщицы. Улицы чище; это избирательный участок, он белее. Клей сдержаннее: мужчины не пристают к женщинам, не свистят и не шипят им вслед, только смотрят лукаво. Женщины гетто порой улыбались бесстыдным комплиментам, но эти женщины, богаче и бледнее, мужчинам, что ими восхищаются, выказывали одно презрение.

Мы шли по университетскому кварталу. Я его опознал не по учебным корпусам, библиотекам или молодежи с книгами. Я увидел троих иранцев, цепями прикованных к забору и окруженных плакатами, что призывали Америку освободить Иран от тирании мулл.

Они окликнули нас. Руфус обернулся.

– Вы по заслугам огребли, свами. Не бери американцев в заложники. Не тащи свое дерьмо в США, а то разбомбим вас к ебеням. – Интересно, что ответил бы Айра.

Уличные проповедники множились на глазах. На следующем перекрестке за столом для бриджа сидели две слоноподобные тетки во фланелевых рубашках. Весь стол завален брошюрками. В заголовке значилось: «Порнография – насилие над женщиной».

– Остановим порнографию, уважаемые женщины! Остановим порнографию, уважаемые женщины! – монотонно распевали тетки. Одна встала и помахала нам желтой петицией.

– Ты шутишь? – возмутился Руфус. – Такая, как ты, – насилие над порнографией. У тебя голова какого размера? Пожалуй, куплю тебе мешок.

За соседним столом восседали два костлявых мужика с короткими бородами. Эти лишь проводили Руфуса взглядом. Женщина, призывающая вступить в местную добровольную военную дружину, тоже не обратила на нас внимания.

Затем человек ростом примерно с Малого, черный и с бритой головой, двинулся прямо к нам. На правом бицепсе у него была вырезана татуировка: – «АТТИКА 1970». Даже Руфус попытался его обойти. Но человек взял его за руку и сказал:

– Ёптъ, брат, оставь свое имя на этом листе. Братья на севере штата нуждаются в профессиональном обучении.

– Сделай, как он хочет, и сваливаем, – сказал я. Но Руфус глянул на лист и сказал:

– Кого ты пытаешься наебать?

– Что ты сказал?

– Я что, похож на белого дурачка? Оставить адрес, чтоб громилы знали, на какой двери практиковаться в профессиональном обучении, когда на волю выйдут? Хрень собачья.

Я мгновенно понял: сейчас мы нырнем в залитую кровью канаву. Но Аттика расплылся в улыбке. Два передних зуба у него оказались совсем черными.

– Ага, – сказал он и отпустил нас. Когда он развернулся пугать прохожих, его лицо вновь посуровело.

Затем последовал квартал нелепого миссионерства, чья квинтэссенция – «Евреи за Иисуса», человеческая версия «Тараканов за Дихлофос». Я задумался.

Энтомологи различают два пути развития насекомых. В цикле с неполным превращением личинка вырастает в нимфу, а нимфа – во взрослую особь. Нимфы, по сути – маленькие взрослые, только без некоторых деталей. Может, у негров также? Подростки болтаются без дела, несут ахинею и жахаются наркотиками, как взрослые.

Цикл с полным превращением имеет еще одну фазу – куколку, выросшему из нее взрослому абсолютно чуждую. Сравните лохматого неопрятного еврейского подростка, что предается саморазрушению, с тщательно прилизанным карьеристом, в которого он превратится потом. По-моему, именно психологическая травма от созерцания собственной куколки объясняет, почему евреи и бабочки никогда не превзойдут репродуктивных достижений негров и тараканов.

Цыганкин адрес я прочел на конверте одного яростного письма, что она прислала Айре. В четырех кварталах от ее дома Руфус впервые повернул не туда. Я спрыгнул со шляпы, прокатился по скользким кожаным штанам и хлопнулся об тротуар. Грустно было смотреть, как уходит напарник.