Нет в лесу страшнее зверя

— Знаете, мои слова могут показаться вам глупыми. И, наверное, вы будете правы. Однажды, когда я была ребенком, мы с отцом были в одной деревне…

— Где она находится? — приготовился записывать Кушнер.

— В нескольких километрах от Чертовой горы. Там же, в Заемье… Повторюсь, я была ребенком. И довольно впечатлительным… Когда вы сказали, что ваш фильм называется «Черное озеро», я подумала…

— Это собирательный образ, — заметил Костров, орудуя вилкой в салате.

Остальные тоже вовсю налегали на еду, и лишь Сайганов смотрел на Полину своими невозможными черными глазами, словно просверливая дырку.

— Я видела это озеро. И оно действительно черное… Может, потому что там вокруг болота и дремучий лес. Но мне потом всегда казалось, что именно в тех местах поселилось настоящее зло…

— Как романтично! — воскликнула блондинка постарше.

— Аллочка, тебе всегда все кажется романтичным, — хихикнул Геннадий Викторович. — Посмотрю я на тебя, как ты взвоешь в деревне.

— Ой, можно подумать, я никогда не была в провинции! Сериал «Люби меня осенью» помните?

— Это тот, о доярках? — уточнил Костров.

— И о них тоже. — Алла поджала губы. — Мы полтора месяца жопой в навозе сидели, пока черновой вариант отсняли.

— Господи, ужас какой! Это еще в эпоху соцреализма было, кажется? — Костров слизнул прилипший к губе листик петрушки.

— Тьфу на тебя, Веник! — обиделась Алла.

— Да я шучу, заинька! Все мы понимаем, о чем речь! Вот Маре это все в диковинку будет. Правда, лапочка?

Мара наморщила хорошенький носик и вытянула губы трубочкой:

— Я знаю, что такое деревня! Там много травы и комаров…

— А еще душ из ведра и лежак из соломы, — добавил Костров. — Коровы, овцы и бараны. Все как в Москве, чего уж…

— Продолжайте, Полина, — Кушнер нетерпеливо помахал рукой.

— Да собственно… — смутилась она, — что еще сказать? Это необычное место. Кажется, там даже воздух другой! Опасный…

— Где, говорите, оно находится? — икнув, спросил Костров у Полины.

— Я не очень хорошо помню дорогу. Но вот деревню, да, — Ненастьево… Там мы останавливались.

— Дело ясное, что дело темное, — поморщился он. — Ладно, поговорили и хватит! Давайте выпьем за то…

— Подожди, Веня, — Кушнер потер подбородок и несколько раз подчеркнул что-то в своих записях. — Скажите, Полина, а вы не хотели бы поехать с нами?

— С вами? — опешила она. — Вы имеете в виду, на съемки?

— Помилуйте, Лев Яковлевич, — Костров отложил вилку. — Полина очень занятой человек…

— Я могу! — воскликнула она, схватив за локоть художника. — Я хочу! А можно?

— Полина, — Костров покачал головой, — душа моя, ну зачем вам это надо? Ничего романтичного, поверьте, в этой поездке не будет. Я вам больше скажу, съемки — это рутина!

Кушнер молчал. Не торопил с ответом, задумчиво уставившись в блокнот.

Полина обвела взглядом присутствующих в попытке встретить поддержку. Но то ли всем было наплевать, то ли подобные приглашения были нормой, однако каждый продолжал заниматься своими делами — ел, пил, копался в телефоне. Поэтому она снова обратилась к режиссеру:

— Вы действительно не против того, чтобы я поехала? Только с какой целью?

— Покажете мне это Черное озеро, — пожал он плечами. — Мне нравится, как вы говорили о нем. Это правильная подача.

— Но, если это всего лишь детское восприятие? — пошла она на попятный.

— Что ж, в таком случае мы потеряем день, — развел он руками. — Но хотя бы снимем это озеро. Черное — это его официальное название? Что-то я не вижу его на карте.

— Не знаю… Я наткнулась на него случайно…

— Хорошо, спросим у местных, в конце концов, — Кушнер захлопнул блокнот и допил свою воду. — Приходите в воскресение вечером. Часиков в восемь. Отправляемся в ночь.

— В восемь, — повторила Полина. — С вещами, да?

— Ну, — он поднял на нее уставшие, в красных прожилках, глаза, — дня на три-четыре, не больше. Мне от вас нужно будет только одно — настроение.

Полина непонимающе уставилась на него.

— Эффект, — пояснил он. — Сохраняйте этот эффект страха и ужаса, который вы испытали при виде озера и леса.

Она поежилась. Столько лет прошло, столько приложено усилий для того, чтобы забыть, но, поди ж ты, сердце тут же замирает от одной лишь мысли о том времени. И каждое упоминание о нем заставляет вновь переживать эхо давнего ужаса так, словно это произошло совсем недавно.

Ладно, пусть будет так. В конце концов, следовало сделать это гораздо раньше — вернуться и избавиться от этого наваждения.

Все были правы — ничего не было… Ничего, кроме ее детских фантазий…

7

Прошло, наверное, всего несколько минут, прежде чем Полина вынырнула из своих размышлений, но сейчас она чувствовала себя уже совсем иначе. Тело будто обмякло, расплылось, в затылке поселилась тупая боль, обещающая в скором времени расползтись по всей голове. Взглянув на часы, Полина приподняла брови — четверть двенадцатого. Пока попрощается и доберется до дома, наступит полночь. Золушку дома никто не ждал, но если она не поторопится, то завтра обязательно превратится в тыкву.