Нет жалости во мне

Он был примерно одного с Аликом возраста. Бритая налысо голова, хлипкие выцветшие брови, маленькие глаза с желтоватыми белками, огромный нос в форме баклажана. Широкие от природы плечи, крепкие волосатые руки. Взгляд плотный, стойкий – как у человека, уверенного в себе, но ясно понимающего, что силы его далеко не безграничны.

– Вот я и думаю откуда... Из каких мест?

– Из Петрополя.

– Ну, так и я из Петрополя, земляк, значит.

– Да ладно... А с какой улицы?

– С Грибоедова я.

– А я на Веселовского жил.

– Ну да, это рядом, в новом микрорайоне... Ну, раньше он был новым. А наш квартал так и остался старым, – с ностальгической интонацией в голосе сказал Алик.

Выяснилось, что парня звали Тимохой и что когда-то он ходил на ту же дискотеку, что и Алик. Знакомы они не были, но друг друга видели, потому и запомнилось Алику его лицо.

– А сюда за что командировали? – скорее для приличия, нежели из любопытства спросил Алик.

– Да козла одного чуть не замочил, – неопределенно махнул рукой парень. – Покушение на убийство повесили.

В подробности он вдаваться не хотел, а настаивать Алик не собирался – не по понятиям это, лезть в душу к арестанту.

– Сколько навесили?

– Семерочку. Полгода уже отмотал, шесть с половиной осталось, – уныло вздохнул Тимоха.

– Ничего, у меня тоже шесть с половиной когда-то было, вернее, оставалось, а сейчас и вовсе ничего не осталось. В этом уже месяце на волю. Будет и у тебя праздник... Если доживешь...

– Что значит если доживешь? – насторожился парень.

– Ну, это типа присказка такая... Хотя реально можешь не дожить. Народ у нас тут суровый, если вдруг что не так, могут и на перо поставить...

– Да это я знаю... И понимаю... – успокоился Тимоха.

– А что же тебя тогда напрягает? – пристально посмотрел на него Алик.

– Да нет, ничего... – поспешно мотнул головой парень.

– Может, косяки там за тобой какие-то? Ну, с воли.

– Да нет, нет, какие косяки?

– Ну, нет так нет...

Алик потерял интерес к земляку. И вовсе не потому, что у того была какая-то тайна от него. Просто не хотел он сближаться с кем-то. Привык уже к тому, что в зоне каждый за себя. Да и спокойнее так, а то вдруг сдружится с тем же Тимохой, а завтра его придется убить, потому что он гад – и по жизни, и по решению воровского схода. Он, конечно, не торпеда и никогда ни на кого не ишачил, но мало ли как карта ляжет.

Чем меньше времени оставалось до заветного звонка, тем дольше тянулись дни. Прошла одна неделя после карцера, потянулась вторая, и на ее исходе Алика вдруг вызвал к себе смотрящий зоны.

Это был старый, прожженный зоновскими суховеями вор, крепкий снаружи, но гнилой изнутри. Алик слышал о его болячках – туберкулез, цирроз печени, трофическая язва на ноге. И это при всем при том, что Седой конкретно сидел на игле; поговаривали, будто у него ВИЧ-инфекция. Как бы то ни было, зону он держал крепко, и сам хозяин всерьез считался с ним.

Седой был под кайфом – остановившийся взгляд, суженные зрачки, блуждающая улыбка. На плечах стеганая телогрейка, на ногах валенки, а ведь лето на дворе. На столе дымился стакан чифиря смоляной черноты. Вор подал знак, и его торпеды очистили котельную, которой он заведовал согласно штатному расписанию и в которой не только дневал, но и ночевал.

– Присаживайся, Наган, – пригласил он, показав на свободный стул за столом. – Разговор у меня к тебе. Касатон тебе привет с воли шлет.

– Э-э, это, конечно, делает мне честь, – напрягся Алик.

– Касатон – большой человек, – кивнул вор. – А ведь я знал его, когда он еще совсем молодой был. С малолетки к нам в дом пришел, злой, ершистый, я ведь воспитанием его занялся... А сейчас он уважаемый вор... И твой крестный, да?

– Ну да, он меня крестил...

– Сам Касатон тебя крестил, Наган, – нахмурился Седой. – А ты ничего так и не понял. Мог бы уважаемым жуликом стать, а нет, не по душе тебе воровская дорога. Вроде бы и наш, но все же сам по себе... Ну да ладно, у каждого свой путь. Не хочешь в люди выбиваться, не надо... А вот Касатона ты уважить должен. Все-таки крестный твой, обязан ты ему многим...

– Чем конкретно?

Касатон действительно в свое время отписал маляву по его душу. Поэтому в лагере Алика встретили хорошо. Но ведь он и сам с усам, и косяков за ним не было, чтобы его могла ждать здесь плохая встреча. Может, и не плотно прибился он к воровскому берегу, но в зоне его уважали. И не Касатона это заслуга, а его собственная. Потому что сам он себя правильно ставил и держал...

Ладно, если бы вор защитил его от черняховских торпед, которые могли прийти за ним, чтобы отомстить за Вячика и Мироныча. Но никто и не пытался ему за них отомстить, так что и по этой части помощь Касатона была чисто символической.

– А это тебе самому лучше знать, – скрестив на груди руки, нахмурился вор.

– Ну да, знаю...

В принципе, он обязан был Касатону. Именно это и настораживало. Неспроста Седой разогнал разговор с такого бугра.

– Что я должен сделать? – спросил Алик, исподлобья глянув на смотрящего.