Нет звёзд за терниями (СИ)

Вода, налитая в пузырёк и выпитая, ничем не помогла. Видно, внутри не оставалось и половины капли раствора. В конце концов Кори пришлось подняться и выйти из каюты. Не хотелось тревожить ни соседа, ни поселенцев, не стоило привлекать лишнего внимания.

А если отойти дальше от корабля, можно и поорать, никого не пугая. Люди не услышат, рыбам всё равно, а больше тут никого и нет. Разве что, может быть, чайки на скалах, если только они водятся в этой части побережья. Пока что Кори не доводилось видеть здесь ни одной.

Но ни крики, ни ругань не помогали. Боль стала до того нестерпимой, что на глазах выступили слёзы. Как быть, если это продлится пять дней? Тогда уж лучше прыгнуть в море.

Глаза выхватили из мрака пятно света. Жёлтое и слепящее, оно дробилось, и прибрежные волны с тихим шёпотом расхватывали этот свет — каждая по осколку. Кори совсем не хотелось кого-то встречать сейчас, лёжа на песке в слезах, но и уходить было поздно.

— Так я и знал, — укоризненно сказал Гундольф, опуская светляка на песок. — Совсем плохо с рукой?

— Не твоё дело.

Но он и вовсе не обратил внимания на эти слова.

— Покажи уже, что стряслось. Если перевязка нужна, я помогу, уж всяко лучше выйдет, чем ты в одиночку сделаешь. А может, рана загноилась и доктора пора искать, а ты молчишь?

— Нет… у меня… раны, — только и удалось выдавить Кори.

— Дай погляжу, хуже не будет, — сказал этот несносный человек, опускаясь рядом.

Если бы он только знал!

Кори удалось бы с ним справиться, если б не рука. Если бы не боль, пронзающая так, что на несколько мгновений мир растворялся в белой вспышке и пропадали звуки. Так что он, этот человек, получил своё. Задрал расстёгнутый рукав, сорвал перчатку и теперь сидел, открыв рот, но руку всё же не отпускал.

— Ну что же ты умолк? Давай, скажи, что думаешь. Страшно, да? Мерзко на такое глядеть? Лучше мне умереть, как считаешь?

— Да нет, — задумчиво ответил Гундольф, проводя пальцами по коже, а затем по металлу. — В нашем мире людям тоже делают и руки, и ноги, и хорошо, прямо как настоящие. Но те снимаются, а здесь я даже понять не могу, как оно у тебя устроено. Будто механизм с тобой сшит. А что болит тогда?

Его ладони поднялись выше локтя, затем к плечу, и он покачал головой.

— Да у тебя тут всё как камень. Ясно, от напряжения и болит. Тебе не глушить это нужно было, а доктора нормального найти. Есть в вашем Раздолье лекари?

— Какого доктора, о чём ты говоришь?

В голосе Кори звучало возмущение.

— Помнишь хоть, о чём толковали тебе? Калекам место на Свалке. Первый же доктор меня туда и отправит, ясно?

— Но кто-то же починил тебе руку. Значит, не все у вас такие, чтобы на Свалку вышвыривать. Тот, кто помог, что про боли эти говорил?

— Что раньше умели это делать лучше, но тех мастеров больше нет. А значит, остаётся только смириться с болью, глотать раствор по капле перед сном и судьбу благодарить, что хоть так жить могу! А флакон пустой, вот, вот, видишь?

— Ну, ну, не плачь, — сказал Гундольф. — Слушай… я однажды ранен был, тоже правая рука, восстанавливался долго. Ну, тебе наверняка доводилось видеть шрам. Бывает, что и сейчас ещё ноет. Так мне советовали плавать — тебе, пожалуй, это не подойдёт, а ещё показывали, как разминать самому, если прихватило. Уж не знаю, поможет ли тебе, но давай попробуем.

Он на что-то нажал, и стало больнее в тысячу раз. И сбежать не дал, держал крепко.

— Сейчас, погоди, — уговаривал он. — Да не дерись ты! Чудес не случается, боль сразу не отступит, но подожди немного. Если правда не полегчает, отпущу.

Хоть и сидели они довольно далеко от корабля, но крики Кори наверняка были слышны даже там.

А после вдруг пришло понимание, что боль уже не так остра. Не слепит вспышками, не отнимает рассудок, а угасает, и её уже вполне можно терпеть. Чужая ладонь бережно разминала плечо, и сейчас это было даже… приятно? Но одновременно с тем неловко.

— Всё, не нужно больше. Вправду помогло, спасибо.

— Вот видишь, — довольным тоном сказал Гундольф, не спеша убирать руки. — А что, в Раздолье ваше принимают только парней?

— Да нет, почему же? И для женщин предостаточно работы найдётся. И потом, люди семьи создают, нужно же дать им выбор, чтобы не передрались.

— Так отчего ж ты тогда рядишься? — спросил он.

В первые секунды ещё жила надежда, что это послышалось, но нет. Этого только не хватало! Сам догадался, интересно, или ему подсказала Эмма? Наверное, всё-таки второе.

— Парнем жить проще, ясно? И хватит об этом. Ты, надеюсь, о своих догадках никому не болтал?

— Зачем же мне? Это твоё дело, захочешь — расскажешь.

По счастью, больше он ни о чём не спрашивал. Сидел молча рядом, глядя в сторону моря, и в душе Кори росла признательность. И за то, что с рукой помог, и что не смотрел с отвращением, и что с вопросами не лез, хотя они у него наверняка были.