Кори с мальчишкой прошли мимо, и в спину полетело злое:
— Это он из жалости, а ты и рада! Прикидываешься, что помрёшь без присмотра, изводишь человека, с ног уже падает. Сердце у него доброе слишком. А ты притворяться-то брось, да погляди, надолго ли он рядом задержится!
— Я тебе, Берта, больше крабов не принесу! — обернувшись, выкрикнул Флоренц. — Сама лови языком своим длинным!
— Ах, поглядите, каков... — завелась поселенка, но они не стали дослушивать.
— Это она из зависти, — сказал мальчишка неуверенно.
И всё-таки Берта была права. Гундольф отчего-то решил, что виноват перед Кори, что обидел её тогда, и только поэтому оставался с нею. Смотрел как на больную, что вот-вот умрёт, а не как на женщину.
Они с мальчишкой долго сидели на тёплом камне в стороне от посёлка. Море тянулось пенными руками и иногда ухватывало босые ноги. Один раз окатило до колена.
— Кори, как думаешь, что за люди жили тут прежде? — задумчиво спросил Флоренц. — Куда они делись?
— Ушли, должно быть. Здесь ведь не осталось тел, значит, не умерли, а просто ушли. Наверное, у них не было опреснителей.
— А дети, как думаешь, остались живы?
— Почему нет? Дети бывают живучими, — усмехнулась Кори.
— Так игрушки бросили...
— Игрушки! Бесполезный хлам. Мы и не поняли бы их назначения, если бы Гундольф не подсказал. Конечно, такую ерунду не станешь тащить с собой, отправляясь в дальний путь.
Флоренц помолчал, болтая ногами.
— И всё-таки любопытно, — сказал он, глядя на волны, — что за жизнь они прожили. Вот так живёшь, как след на песке, а волна наползает — и нет его. Другие придут и не узнают никогда, что он был здесь, этот след.
— Кто-то помнит, — ответила Кори. — Родные, близкие.
— Но это ненадолго. Жалко, правда?
— Бывают и следы, которые нескоро забываются. Взять твоего брата — его будут чтить в Раздолье...
У Кори с Флоренцом была договорённость: он мог свободно говорить с ней о брате, а она с ним — о Леоне. Другие поселенцы таким разговорам были не рады, разве что Гундольф ещё мог выслушать, но с молчаливым неодобрением.
— Да, только уж не знаю, заслужил ли он... Кори, а как думаешь, может, это всё было для чего-то нужно?
— Что — всё?
— Да всё это. Чтобы Эрих пришёл в город и стал таким, и чтобы Леона пришла, и стычка на площади. Может, без этого люди никогда бы и не поняли, что Свалка — это зло? И ты сломала врата, чтобы остановить людей Рафаэля, а теперь чужаки остались тут, и жизнь налаживается — нескоро наладится, конечно, а всё-таки...
— А если бы я не ломала врата, — мрачно ответила Кори, — может, ничего плохого бы и не случилось. И не удалось бы им пробраться в другой мир. Может, их бы остановили, и люди того мира пришли бы, и принесли жизнь в эти земли, и Свалка стала бы не нужна. Вдруг я сделала только хуже? Как узнать?
Волна плеснула, закружилась у ног и схлынула, оставив пену.
— А я видел их, этих... — угрюмо сказал мальчишка. — Когда на меня в городе наткнулись, веришь, едва не обмочился. И если бы та девочка, о которой рассказывал Гундольф, пришла открыть врата, её бы точно схватили и утащили, пикнуть бы не успела. А спутников перебили бы. Всё ты правильно сделала.
— А Гундольф по дому скучает...
— Ну и что ж, зато он жив и с нами. И дом есть — вон какой у вас дом!
Флоренц оглянулся на посёлок: белые одноэтажные домишки вразнобой, чёрные крыши — их собирались менять, ждали материалы из Раздолья. Лишь один дом вырос больше других, за это его и сильнее шпыняли ветра.
— Гляди, лодочка! — обрадовался мальчишка и спрыгнул с плеском в набежавшую волну. — Стефан, должно быть, вернулся! Встретим?
Кори не пожелала, и Флоренц самоотверженно остался рядом. Но прилетел не Стефан — Рафаэль. Позже он подошёл, окликнул. Встал поодаль от воды, снимая ботинки.
— Хорошо тут у вас, — сказал, прищурившись на солнце, и шагнул на мокрый песок. — Мы там черепицу для кровли привезли, ну и по мелочи, что заказывали.
— А кто с тобой? — жадно спросил Флоренц.
— Хенрик, Джо... Беги, поздоровайся.
Мальчишка покосился на Кори.
— А я тут побуду, — сказал Рафаэль, и Флоренца как ветром сдуло.
Рафаэль подошёл и занял его место.
— Ну, как ты? — спросил негромко.
Кори промолчала, глядя вдаль.
— Может, вернёшься в Раздолье? — предложил её собеседник. — Знаешь, и мне на душе тошно, но занял себя делом, и вроде легче. А ты здесь слоняешься туда-сюда, одна со своими мыслями, и что? Посмотри на себя. Выглядишь так, будто и ты в тот день умерла, но по ошибке ещё ходишь по свету.
— А ты как можешь жить дальше, а, Рафаэль? — тоскливо спросила Кори. — Ты не винишь себя?
— За что же?
— За то, что не убрал эти крылья, когда не стало старика. Леона смогла бы жить без этой боли, без капель. Всё было бы иначе!
— Не убрал?
И собеседник Кори рассмеялся.