Нетерпеливые

Глава XXII

Прошел месяц. Салим заходил за мной ежедневно и водил меня повсюду. Дни летели так быстро, что у меня голова шла кругом. Наверное, вот это и называется прожигать жизнь.

Вскоре я решила положить этому конец. Я и Салиму мешала работать с полной отдачей, и сама запустила учебу. К тому же я перестала испытывать удовольствие от хождений из ресторана в кафе, из кафе в кино. Всегда одно и то же. Огни, залы, напоминающие просторные прихожие, и взгляды. Ох, уж эти взгляды!..

Когда мы с Салимом входили в очередное заведение, я чувствовала, как они устремляются на нас, потом опускаются, готовясь к новому залпу. Особым своеобразием отличалась манера наблюдения у женщин — они это делали быстро, в два приема. До того, как я замечала их взгляд на себе, они успевали оглядеть Салима, а потом оценивали нас уже как пару.

— …Какая кошмарная жизнь, — говорила я Салиму. — Они включают радио или телевизор; они спешат в кино; они становятся в очередь на спектакли. А когда они не сидят с целью увидеть и быть увиденными, то бегут, словно гонятся за собственной тенью. У них много деятельности, но совсем нет страсти. Самое большее — душевный зуд. Нет, — патетически заключила я, — этот мир неживой.

Еще долго я витийствовала в том же духе. Чтобы упредить возможные насмешки Салима над моей речью, я перешла на почти умоляющий тон:

— Нам нужно поостеречься, Салим. Если мы будем продолжать вести подобный образ жизни, то рискуем стать такими же, как они.

— Нет, — возражал Салим. Я только хотел все тебе показать. Я думал, ты от этого в восторге.

— Поначалу — да, — согласилась я. — Но теперь я привыкла везде бывать с тобой… Может быть, нам следует стать серьезней…

Голос мой зазвучал строже. Но разве могла я взять над Салимом верх? От него исходила сила, сама по себе рассеивавшая эти мнимые опасности. Он слушал меня с тем же пристальным взглядом, какой я ловила на себе еще тогда, в первые дни нашего знакомства. Он давал мне выговориться — ведь тем самым я лучше раскрывала себя.

— Что значит «серьезней»?

Я не сразу нашла, что ответить.

— Ну, не знаю… собранней, что ли… К примеру, тебе не следовало бы посвящать мне все свое время. Меня мучает совесть. Я уверена, что со дня моего приезда ты гораздо меньше занимаешься делами…

— На этот счет не беспокойся, — отвечал Салим со слегка снисходительной улыбкой.

— Нет-нет, это так, — упорствовала я, хотя и знала, что это ему не понравится. — А я должна возобновить учебу.

Салим нахмурился. Я ни о чем не осмеливалась спрашивать. Только говорить, говорить что попало, лишь бы прогнать эту невесть откуда взявшуюся тень, что пролегла между нами.

На следующий день я поднялась рано. Жильберте, моей соседке по квартире, с которой я успела подружиться и которая с самого первого дня корила меня за пассивность, я сообщила:

— Сегодня я иду на занятия.

Жильберта поздравила меня с мудрым решением. Перед тем как убежать на свой факультет, она пообещала, что больше не позволит мне отлынивать. Я проводила ее с признательностью, к которой, впрочем, примешивалась и ирония: я помнила Мину, которой в свое время тоже нравилось опекать меня. Почему-то меня все время стремились окружить заботой. Все эти благодетельницы лезли со своими услугами, введенные в заблуждение моей леностью, пресловутой пассивностью. Под этой оболочкой я лишь скрывала эгоистическое внимание ко всему, что начинало во мне шевелиться. Я в полудреме вслушивалась в себя, начинающую жить.

Выйдя из аудитории, я увидела поджидавшего меня Салима. Приятный сюрприз. Но когда я подняла на него глаза, моя радость улетучилась.

— Что случилось?

— Ничего, — угрюмо ответил он. — Просто пришел тебя повидать…

Мы зашагали по улице, невольно выходя на привычный маршрут. В этот час в Люксембургском саду было зябко, но нагота его казалась величественней обычного. Я не знала причин такого мрачного настроения Салима, но расспрашивать не хотелось. Во мне еще теплились остатки радости, и я досадовала на Салима, что посреди такого великолепия приходится ее обуздывать.

Он шел опустив голову, словно был один. Испытывая какое-то мстительное чувство, я пожирала глазами пейзаж: черный дворец, умытые дождем газоны, сверкающие наготой из-за деревьев статуи.

Ужин в ресторане оказался томителен. За окнами зарядил дождик, мелкий и нудный. Жара в зале приглушала голоса, затуманивала стекла. Меня охватило оцепенение. В молчании сидевшего напротив Салима чудилось что-то агрессивное. Довольно прохладным тоном я спросила:

— Да что с тобой?

— Ничего…

Наконец мы вышли. Я села в его машину.

— Я хотела бы вернуться в общежитие, — сухо сказала я. — Я решила взяться за дело.

— Я решил по-другому, — ответил Салим таким же тоном.

То, что при этом он продолжал невозмутимо рулить, меня взбесило. Нет, как я сказала однажды, уж и не помню кому: надо мной никогда не будет хозяина, никогда.

— Я хочу уйти! — почти выкрикнула я.