— Сотрудничество со следствием будет для вас лучшим выходом, — строго предупредил я. — Вы даже сможете оказать нам некоторую помощь. Нас очень беспокоит содержимое свинцового контейнера. Где он находится?
Эхеа замер, обводя комнату блуждающим как у помешанного взглядом.
— Гениальная задумка, — признал он, раздув щеки от гордости. — И реализована не без изящности. Контейнер лежит под передним сиденьем «ламборгини дьябло».
Глава 19
Горный старец
Адвокат Гутьеррес-Рубира в элегантных ботинках, легкомысленной бабочке вместо галстука и с кейсом в тон вышеназванным предметам одежды подрулил в отдел, когда мы уже собирались препроводить Эхеа в камеру.
— Как? Вы не будете его допрашивать? — с места в карьер возмутился он.
— Мы уже обменялись кое-какими впечатлениями, — объяснил я. — Официальный допрос состоится позже.
— Когда именно?
— Позже. Сейчас нам и без того есть чем заняться. Операция еще не завершена.
— Как вы сказали?
Адвокат посчитал себя оскорбленным. В глубине души этому лощеному господину было глубоко на все наплевать — ведь не ему, а Эхеа предстояло провести ночь за решеткой, а он будет мирно почивать на мягкой постели и, проснувшись поутру, натянет на ноги другую не менее элегантную пару, прихватит другой кейс в цвет обуви и начнет все сначала. Однако розыгрыш спектаклей входил в его программу, и он добросовестно отрабатывал свой хлеб. В этот момент в комнату вошел майор Перейра и, не умеряя громоподобного голоса, поинтересовался:
— Что происходит?
— Прибыл адвокат задержанного, господин майор. Сеньор Гутьеррес-Рубира.
— Майор, здесь явное недоразумение, — приступил он к Перейре с любезностью, в которой чувствовалось облегчение от возможности иметь дело с ровней, а не с каким-то выскочкой без должного образования, неизвестно как затесавшимся в ряды Гражданской гвардии.
— Недоразумения — по вашей части, — ответил непреклонный Перейра. — А у нас, прежде чем делать, думают. Желаете заявить протест?
— Я требую немедленной свободы для моего подопечного, — набросился он на шефа, видя, что лестью ему ничего не добиться.
— Если угодно, — ответил Перейра, не изменившись в лице, — я по мере сил постараюсь объяснить, почему ваше требование останется без удовлетворения. Но сначала позвольте отпустить сержанта — его ждут срочные дела. И, повернувшись ко мне, сказал: — Иди, Вила. Я разберусь с сеньором Гутьерресом-Рубирой сам.
Не дожидаясь повторного приглашения, я отыскал Чаморро, и мы опрометью бросились к машине. Четверть часа назад я составил план и обговорил его с Перейрой, либо наоборот, он составил план и обговорил его со мной, — в конечном счете, все зависело от того, на чье имя зарегистрируют операцию в картотеках Корпуса. А чтобы ее завершить, нам надо было уладить одну формальность и, не теряя ни минуты, ехать в Гвадалахару, хотя время близилось к четырем, а мы еще не обедали.
Я уступил руль Чаморро; она выглядела бодрее и сохранила необходимую в дороге быстроту реакции. Голова у меня разламывалась от боли, а пейзажи за окном сменялись с раздражающей медлительностью, меж тем как стрелка спидометра держалась на отметке ста пятидесяти км/час, и все благодаря непревзойденному водительскому мастерству, уже не раз продемонстрированному моей напарницей. Прибыв в Гвадалахару, мы прямиком направились в здание Судебной палаты. Надвигались вечерние сумерки, к тому же наш судья сегодня не дежурил, но я относил его к когорте чиновников, имеющих обыкновение задерживаться на работе. И когда он, собственноручно открыв дверь, предстал перед нами без пиджака и в очках, чудом державшихся на кончике носа, я понял: на него можно положиться. Во всяком случае, иного выбора у меня не было.
— Извините за непрошеный визит, Ваша Честь, — начал я. — Нам надо обсудить с вами одно не терпящее отлагательства дело.
Судья растерялся от неожиданности.
— Хорошо, — сказал он, удивленно вскинув брови. — Проходите.