Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции

Итак, страна после Февральской революции перестала жить привычной для себя жизнью. То, чего добивалась русская интеллигенция, десятилетиями изматывавшая государственную власть, свершилось. Старого государства не стало. А строить новое интеллигенции сталось не под силу. Ноша, которую она взвалила на свои узкие плечи, оказалась слишком тяжкой, и она распласталась беспомощно под раздавившим ее грузом. «… Как та кочерга из присказки, – пишет А. И. Солженицын, – в темной избе неосторожно наступленная ногою, с семикратной силой ударила олуха по лбу, так революция расправилась с пробудившей ее русской интеллигенцией» [408].

Если учесть, что Временное правительство было чисто интеллигентским: министры много знали, но ничего не могли сделать практически, главное же – всего остерегались, то чего удивляться оппозиции, которой просто надоела эта предельная беспомощность. Уж коли стала Россия строить демократическое государство, то господа из Временного правительства должны были бы знать азы демократии: чем слабее власть, тем сильнее оппозиция. А их наивная вера в то, что все решит Учредительное собрание, лишний раз доказывает, что власть в стране после февральских событий попала явно не в те руки.

Удивительно, но проницательный М. Волошин еще в мае 1917 г. был уверен в том, после победы демократической революции восторжествует… социализм. И, как всегда, оказался прав.

Часть IV Советская интеллигенция

Глава 15 Большевики меняют вывески

Большевики захватили власть в России 25 октября 1917 г. Сделать это было несложно, ибо Временное правительство ситуацию не контролировало. Страна пребывала во властной прострации, правили государством хаос, взяточничество, казнокрадство и растерянность. Поэтому нет ничего удивительного в том, что партии так называемой непримиримой оппозиции, имевшие к тому времени большинство в Совете, сумели окончательно деморализовать армию и, взвинтив до предела недовольство населения, организовали государственный переворот и перехватили власть у Временного правительства [409].

Жертв во время этих событий, как оказалось, было даже меньше, чем в феврале. Население измоталось от беспомощности правительства и поверило безответственным посулам большевиков. Одним словом, произошло неизбежное. Безвластие и развал не могли продолжаться долго, тем более в условиях войны, изрядно всем надоевшей.

Большевики сделали ставку на недовольное большинство страны, умело сыграли на его низменных инстинктах, пообещав передать всю власть в руки рабочих и крестьян, арестовали в Зимнем дворце Временное правительство и… приступили к строительству своей России.

Можно сколько угодно рассуждать о том, чтo за наваждение случилось с Россией, как она могла допустить к власти безумных маньяков утопической идеи, почему она позволила им терзать и насиловать себя. Однако все подобные разговоры – не более чем пустое празднословие. А сами такого рода вопросы возникают лишь сейчас, когда туман рассеялся и все стало на свои места.

В тот злополучный год расклад эмоций был иным. Обще-ство было расколото. В стране после отречения Николая II шла невидимая гражданская война, выплески которой порой даже выбивались наружу: июльские события в Петрограде, корниловское выступление в августе.

Не будем забывать и того, что любая революция имеет вполне определённый временнoй тренд: она побеждает на волне удовлетворения народных вожделений (в феврале ими были «свободы» от царя, бюрократии, капиталистов), затем, когда народ начинает понимать, что «свободы» и элементарный порядок – вещи трудно совместимые, наступает усталость от полученных свобод, люди начинают тосковать по привычному ярму, они жаждут появления «ос-вободителя от революции», т.е. «насадителя порядка». П. А. Сорокин справедливо считает, что подобная эволюция психологического восприятия присуща любой революции [410].

К тому же очень быстро истощаются и энтузиазм, и воля человека, эйфория от обретенных свобод замещается раздражением от недееспособности власти, а голод и множество чисто бытовых невзгод приводят к полной душевной апатии, наступает безразличие и претерпелость. Такие «массы» возбудить очень легко, еще легче «обуздать» их. Это время смены предыдущей фазы революции. Его надо прочувствовать, тогда власть сама может упасть в руки любой агрессивной политической группировке. Население становится инертной и практически бессловесной массой.

«Так революция, – пишет П. Сорокин, – толкавшая раньше к полному разнуздыванию, сама неизбежно создает условия, благоприятные для появления деспотов, тиранов и обуздания масс» [411].