Нетленка

Негативные последствия этого поступка и разочарование могли сказаться очень скоро, но в конце концов, похотливое низменное животное желание взяло вверх. Он резко сорвал ненужные, на его взгляд, части туалета, которые еще хоть как-то формально своим присутствием указывали на тонкую грань между его страстью и ее безразличием. Она не сопротивлялась. Решительным движением, насколько это было возможным, обхватил рукой ее тонкую талию, слегка приподнял…………и………………..прильнул......…………сухими губами………………………к горлышку только что открытой бутылки сухого вина. Гортань его вздымалась и опускалась в такт гигантских глотков, внутри все клокотало. После того, как она была безжалостно использована и побежденная лежала на столе, как это и подобает, он уже не испытывал к ней того влечения, которое было ранее. Просветление в его разуме на некоторое время вспыхнуло, но вскоре погасло, так и не начав светить. Он присел, поставил локти на стол, обхватил свою тяжелую голову двумя руками и затосковал. Тосковать ему приходилось часто, однако в этот раз, кто-то постучал, и встряхнувшись от оцепенения, он пошел открывать дверь.

История Номер Раз плюс Два «….»

На пороге стоял давнишний приятель Витя, с ним были ещё две девицы с ярко выраженным вечерним макияжем, вид которых в этот утренний час не внушал особого трепета. Опустив, как ненужные, слова приветствия, Витёк затолкал дам в коридор и продекламировал, почти пропел:

Здесь оплатят вашу нежность, оприходуют пороки! – а затем выпалил скороговоркой:

– Проходите, не стесняйтесь, будьте как дома. Что-то плохо выглядишь старичок. На тебе лица совсем нет, мы тебе микстуру принесли, будем лечить.

И затем этот мудак мне подмигнул. Опять пьянство и разврат, подумал я и попытался вспомнить какой сегодня день недели, чтобы понять, сколько времени мы пьём. Моя физиономия не выражала удивления и тем более радости, но этого и не требовалось гостям. Пока я переосмысливал происходящее, дамы на кухне мыли стаканы и ставили их на стол, а Витёк подобно Санта-Клаусу в рождественскую ночь, извлекал из пакета три бутылки водки «Гжелка», сухое «Арбатское» и две банки солёных огурцов. Смирившись с обстоятельствами, я тихо и скромно сел у края стола. Все были заняты своим делом. Внимание было отдано сервировке стола. Когда приготовление закончилось, Витёк отвлёкся, поднял глаза, посмотрел на меня и произнёс:

– Дамы, разрешите представить моего коллегу Лёшу.

– Витя, а почему «коллегу»? – удивился я, – насколько помню, таковыми мы никогда не были.

– Эх, Алёша! Пить каждый день водку, проводить целые сутки напролёт в разгуле и вертепе, не это ли тяжёлый труд, на который мы себя сознательно и добровольно обрекли.

Прозвучало очень убедительно, возразить было трудно, пришлось согласиться.

– Лена – представилась та, что сидела напротив и картинно, даже можно сказать, стыдливо опустила глаза. «Мило, очень мило». Мне это напомнило сцены знакомства из старых, чёрно-белых советских фильмов, посвящённых молодым строителям коммунизма. Не хватало только комсомольского значка или пионерского галстука.

– Катя – сказала другая, которая вела себя увереннее первой.

Я набрал воздух и промямлил, что мне якобы очень приятно. Затянувшаяся пауза была прервана суетой, которая предшествует первому тосту. Витёк всем налил, поднял свой стакан и опять почти прокричал:

Ну, что друзья, доверимся друг другу, сольёмся в едином порыве и выпьем во славу Бахуса!

Надо же, вчера я слышал тоже, самое и говорили это те же уста. Кризис жанра. Чокнувшись, выпили. Первый стакан на меня подействовал удручающе, организм не хотел принимать его содержимое, водка остановилась в районе пищевода, и никак не хотела проходить в желудок, грозя выплеснуться тем же путём, которым в меня вошла. Лена сочувственно поднесла на вилке солёный огурец, проглотив его, сопротивление организма было подавлено. Тепло вошло в каждую клетку моего тела, дрожь в руках постепенно стала проходить.

– Лёша, почему Вы такой грустный? – участливо спросила недавняя моя спасительница с огурцом, заглядывая мне в глаза. Этот вопрос прозвучал с такой интонацией, что если бы я ответил: «Грустен, потому, что вчера меня переехал трамвай и доктор ампутировал ногу, при этом, издеваясь говорил, «Ну что, Маресьев, теперь, летать не будешь, распиздяй!», то вне всяких сомнений, Лена и минуты не размышляя, пожертвовала бы свою ногу, лишь бы не видеть на моём лице горе и муки страданий.

– Я не грустный, просто пока ещё трезвый, – затем мысленно продолжил – и при двух собственных ногах.

Витёк уже был само спокойствие и доброта. Его глаза увлажнились, а на впалых щеках появился румянец, похоже он уже до меня где-то накатил. Он опять налил и воскликнул:

– Теперь братья и сестры, я бы хотел сомкнуть наши бокалы и выпить за любовь друг к другу и всему человечеству!

Данный тост, кроме меня, не вызывал ни у кого возражений, и мы опять выпили. Содержимое второго стакана упало в желудок совсем без отягощающих последствий.