А был ли он вообще хоть когда-нибудь другим? Знал ли Макс его так, как думал? Или это была просто надуманная иллюзия? Может быть, этот человек всю жизнь внушал людям страх и пил так, словно от этого зависела его жизнь. Может быть, он даже никогда и не был тем «прежним», о котором так давно ещё грезил маленький ребенок. Он просто ненавидел его, внушая маленькому Максу страх перед собственным отцом, которым он никогда для него не являлся. И теперь Макс хотя бы отчетливо понимал, что именно это и было истинной причиной того, почему он так к нему относился. Это никогда не изменится, он знал это, как дважды два.
Но кое-что всё же изменилось. Сам Макс. Он уже не был тем напуганным двенадцатилетним мальчишкой, и теперь у него появились силы на то, чтобы противостоять своему страху и не позволять своим прошлым демонам управлять своей жизнью. Он должен был сделать то, что обязан был сделать давным-давно. Макс заставил себя успокоиться и повернуться, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, кого так сильно ненавидел.
Стенли стоял в белой рубашке, которая была наполовину расстегнута и черных брюках: странно дорогих и на удивление чистых.
- Когда мамы нет рядом, ты не такой уж и вежливый.
Стенли усмехнулся, и тут Макс заметил в его руках бутылку, которую он сжимал так, как будто это была его баночка с кислородом, без которой он просто задохнется. По сути, так оно и было. Стенли был неизлечимым алкоголиком, и ему уже на вряд ли помогут даже самые специализированные врачи. На долю секунды Макс даже почувствовал, как у него просыпается жалость. А жалость – самое ужасное чувство, которое только может испытывать один человек к другому. Лучше бы он ненавидел его так сильно, чтобы больше ничего не чувствовать.
- Когда её нет рядом, я и вовсе вздыхаю с облегчением, - он сделал глоток из бутылки, после чего небрежно плюхнулся в кресло.
- Тогда какого черта ты так носишься за ней? – Слова давались ему с большим трудом, потому что говорить со Стенли было последним, чем он хотел бы заниматься в данную секунду.
Его отчим пожал плечами.
- Не знаю, может, я ещё что-то к ней чувствую.
- Ты перестал что-либо к ней чувствовать почти сразу же, как она за тебя вышла. А когда она родила меня, ты и вовсе её возненавидел.
Стенли ухмыльнулся и снова сделал глоток.
- Интересно, эта проницательность у тебя от меня?
- У меня ничего нет от тебя, - Макс сказал это так резко и быстро, что Стенли лишь криво улыбнулся, очевидно, не поверив, что он сам в этом и убежден.
- Ты ведь не веришь в это, так? – Макс молчал, и его челюсти с каждой секундой сжимались всё сильнее. – Ты похож на меня, и знаешь это не хуже меня.
- Ты не мой отец, и я просто не могу быть похожим на тебя.
Глаза Стенли расширились всего на какую-то долю секунды, а затем на его лице появился мерзкий оскал.
- Я догадывался, что твоя мать не сможет слишком долго скрывать от тебя правду и, в конце концов, обо всем тебе расскажет. Но Макс, ты же не будешь отрицать, что тот, кто воспитывает тоже имеет своё влияние.
- Да, я не стану это отрицать, - когда Макс сказал это, Стенли довольно улыбнулся, но его улыбка тут же сползла, когда тот продолжил. - Но твое влияние прошло, давно прошло, и поверь мне, от него ничего не осталось.
- Ты просто ещё не осознаешь, насколько сильно ты от меня не отличаешься.
- Я отличаюсь от тебя уже тем, что меня тошнит от одного вида этого дешевого пойла, которое ты предпочитаешь, не говоря уже о его запахе и вкусе. – На лице Стенли заплясали искорки злости, но Макс наплевал на них и продолжил. – Я никогда на свете не позволю себе поднять руку на любимую женщину, и в особенности, на детей. Пусть даже не на своих собственных, мне все равно, понимаешь? А тебе нет. Ты бесишься, потому что моя мать всю жизнь любила не тебя, а с тобой осталась лишь потому, что боялась ошибиться и не дать мне ту жизнь, которую она хотела мне дать. Тебя раздражает, что я был прямым доказательством того, что у неё был кто-то до тебя, кто-то, кого она так и не смогла забыть. И каждый день, смотря на меня, ты видел
- Ты не имеешь права… - Он попытался встать, но тут же снова упал обратно в кресло.
- Ты выпил слишком много, Стенли. Чувства меры никогда не было в списке твоих качеств.